– Глупо это, – проворчала Омела, сжимая бокал так, что хрусталь едва не треснул под её тонкими пальцами. – Исполнять приказ зарвавшегося мальчишки, который вообразил себя хозяином положения.
Она сидела за массивным дубовым столом, залитым золотистым светом плавающих в воздухе огоньков. Её оранжевое платье, сотканное из осенних переливов, струилось по полу, словно опавшие листья, а в глазах – обычно холодных – теперь плясали искры негодования.
Брат её, Зейверт, лишь усмехнулся, откинувшись на спинку кресла. Его тёмно-бордовый камзол сливался с тенями, оставляя на виду лишь острые скулы и хищный блеск в глазах.
– Нет, сестрица, это не глупо, – протянул он, наслаждаясь её яростью. – А вот спорить с тем самым мальчишкой, выпрашивая у него первый Луч… Это, признай, верх безумия.
Омела резко хлопнула ладонью по столу.
– Он потребовал невозможного! Нам запрещено вмешиваться! – её голос, обычно мелодичный, как шелест листвы, теперь звенел, как натянутая струна. – И уж тем более я…
Она замолчала, сжав губы.
– Ты не имеешь права, – закончил за неё Зейверт, ухмыляясь. – Ведь он был наказан, а теперь пытается обойти запрет. Да?
Омела бросила на него взгляд, полный немого вопроса: "Откуда он знает?"
– Не удивляйся, – флегматично отхлебнул вина брат. – Ты предсказуема, как смена сезонов. Ну и что сказал наш грозный Хверст?
– Что раз уж я пообещала, то слово сдержать обязана, – пробурчала она, с неохотой вращая бокал. – Тем более мальчишка, по его мнению, «заслужил». – Она язвительно передразнила интонацию.
Тишина повисла между ними, нарушаемая лишь потрескиванием камина. Но вдруг губы Омелы медленно растянулись в улыбке – недоброй, словно трещина на льду.
– А знаешь… – протянула она, и голос её стал сладким, как испорченный мёд. – У меня есть мысль. Он получит то, что хочет. Но как именно… Насчёт этого уговора не было.
Её смех проскользил по комнате, противный и сухой, будто шелест гниющих листьев под сапогами.
Зейверт приподнял бровь, но в глазах вспыхнул интерес.
– Поделишься? – Он наклонился вперёд, положив локти на стол. Развлечения он любил больше, чем вино.
– Без тебя мне не справиться, – признала Омела, и в её тоне внезапно прозвучала почти… родственная нежность.
Они стояли у края тропы, скрытые пеленой тумана. Внизу, по заснеженной дороге, шли двое путников – две женщины – продирались сквозь метель, даже не подозревая, что за ними наблюдают.
– Занятная шутка выйдет, – сказал Зейверт, оценивая план сестры. – Но как ты заставишь его принять этот дар?
Омела лишь улыбнулась.
– Выбора у него не будет.
Всё шло идеально… пока Зейверт не заметил мелькнувшую у ног сестры тень. Маленький щенок, игривый и неуклюжий, вывалился из складок её платья, тявкая, будто приглашая к игре.
Зейверт вздохнул.
– Если Хверст узнает, что ты таскаешь с собой смертных…
– Он не узнает, – буркнула Омела, но в её голосе вдруг прозвучала нотка неуверенности.
Пришлось действовать. С проклятием на устах он щёлкнул пальцами – и женщина с ребёнком исчезли с дороги, перенесённые в безопасное место. Силы его, однако, иссякли почти полностью.
– Надеюсь, это того стоило, – проворчал он, но Омела уже смеялась, глядя, как её «подарок» медленно исчезает, переносясь к ничего не подозревающей жертве.
За окном, медленно кружась, падал снег – большие пушистые хлопья, словно перья ангела, укрывали голую, израненную землю. Он падал неторопливо, с какой-то царственной грацией, скрывая под белым покрывалом всю серость и убогость, оставленную госпожой Осенью. Я прижалась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как улицы постепенно превращаются в чистый лист бумаги, на котором ещё можно написать новую историю.
Наблюдать за этим было так же волнительно, как в детстве. Первый снег всегда будил во мне того самого ребёнка, который верил в чудеса, в Деда Мороза, в то, что под ёлкой обязательно найдётся заветный подарок. Эх, вот бы сейчас выйти на улицу, запрокинуть голову и, кружась, ловить ртом снежинки, чувствовать, как они тают на языке, оставляя лёгкий холодок. А потом растопырить пальцы и смотреть, как белые кристаллики садятся на ладони, превращаясь в капельки… Но вместо этого я сидела в душном офисе, пропитанном запахом дешёвых духов, перегара вчерашнего корпоратива и вечной лапшой быстрого приготовления.