Утро, которое начинается с телефонного звонка, вряд ли предвещает хороший день. Так было и в этот раз. Коммуникатор зазвонил уже около пяти часов. Максим, едва открыв глаза, нащупал аппарат. Номер скрыт. Наверняка Контора. Поднеся коммуникатор к уху, Максим ответил:
– Да?
– Максим?
– Да, это я.
– Собирайся сейчас же и подъезжай в Контору. На Европе ЧП.
Тотчас послышались гудки. Такие будничные, одинаковые и тогда, когда кто-то просто ошибся номером, и тогда, когда сообщили, что произошло что-то страшное.
Максим поднялся и пошёл в ванную. По дороге он невольно остановился возле столика, на котором лежал журнал «Советский Космос». На его обложке красовалась команда из шести человек в скафандрах, улыбающихся и машущих руками зрителю. Заголовок большими буквами гласил: «Полярники в космосе: слава советским исследователям Европы!» Максим, как и любой человек в Советском Союзе, прекрасно знал, что в команде было двое иностранцев, но обложка о них тактично умалчивала. «И что же случилось с ними там, вдали от родной Земли?» – думал Максим. – «Кто из них уже не вернётся домой?» Помотав головой и решив не делать поспешных предположений, Максим продолжил свой путь в ванную.
На бегу выпив чашку кофе и съев один бутерброд, Максим уже через полчаса после звонка мчался за рулём своего автомобиля в Контору. Утреннее солнце купало Ленинград в лучах яркого летнего света, предвещая хорошую погоду. Красочные плакаты на информационных стендах вдоль дороги красноречиво сообщали об очередных успехах грандиозной советской программы по покорению космоса. «Циолковский – лучшее место для космического туризма!», «Всё для космоса!», «Яблони Марса – гордость страны!» Максим вспомнил, что как раз сегодня должна быть прямая трансляция с Марса, показывающая последние успехи в создании там первого инопланетного сада. Почва Марса в естественном состоянии непригодна для выращивания земных растений, поэтому её пришлось долго очищать от перхлоратов, и вот теперь можно было наблюдать результат. Максим иногда сожалел о том, что его приписали к Европе, а не к Марсу. Всё-таки Марс и ближе, и работа там интереснее, а на Европе кроме льда и огромной буровой машины больше и нет ничего. Максим улыбнулся, вспомнив плакат «Космос – для людей!», на котором был изображён застрявший в расселине американский марсоход. Рядом с марсоходом стояли два советских исследователя в скафандрах и с фотоаппаратами, фотографируя эту «достопримечательность», а на заднем фоне виднелась марсианская база «Красная Звезда».
Максим добрался до Конторы как всегда быстро. Как только он вошёл в здание, тотчас дежурный на входе сообщил ему:
– Товарищ Касимов, вас ждёт у себя Василий Фёдорович.
– Спасибо, я понял.
Максим поднялся по лестнице и вошёл в кабинет своего начальника. Несмотря на яркие солнечные лучи, пробивающиеся через окно в его кабинет, Василий Фёдорович выглядел мрачнее тучи. В воздухе витал стойкий запах табачного дыма, и Максим понял, что дело было очень серьёзно, раз уж начальник курил прямо в кабинете.
– Василий Фёдорович, вызывали? – спросил Максим.
– Да, Максим, – Василий Фёдорович вздохнул. – Заходи, и открой окно по пути, я тут слишком накурил. Узнают, опять будут отчитывать.
Максим кивнул и прошёл к окну. По пути он заметил, что на столе у начальника лежит фотография всех шести космонавтов – исследователей Европы, или, как их в полушутку называли после статьи в «Советском Космосе», европолярников. Открыв окно, Максим с наслаждением вдохнул свежий прохладный воздух раннего лета, такой приятный на фоне густого табачного дыма, и сел за стол напротив начальника. Василий Фёдорович молча с отстранённым видом вертел в руках шариковую ручку, временами поглядывая в монитор ПЭВМ.
