В любом выдуманном мире есть свои границы дозволенного. Я говорю именно про олицетворение неживого. Восставшие машины, ветер, обращающийся к персонажу, а может быть и мертвецы. Олицетворение, дающее жизнь в прямом смысле, а не инструмент выразительности слога. Когда появляются ножки, глазки, мысли, а самое главное, что дарует жизнь неодушевленному, это личный нрав. Когда ожившее способно радоваться, страдать и чувствовать, точно человек. В поиске ключевого момента для написания произведения, я наткнулся на воспоминания. Ничего не связывало их вместе, кроме единственного исключения. Возраст. Возраст, для которого нет универсального рецепта, чтобы оставаться счастливым. И он ожил. Возраст, вся его замысловатость, длительность, хрупкость и крепость восстали. Как градусы на улице превращаются в шкалу, как нота предстаёт к нам в облике грифа или клавиатуры, так возраст ожил передо мною видимым путём. Дорогой, имеющей бесчисленные преграды, рождающиеся в голове путешественника. Но я еще не могу быть мудрым стариком, прошедшим путь и дающим советы. И ведь с другой стороны ощущение вкуса еды лучше сытости, процесс сна приятнее, чем бодрость. Момент удовольствия лучше удовлетворения. И пока я продолжаю ошибаться и вновь подниматься по этому пути, мои чувства и знания на вес золота. Ведь никакой ветеран не расскажет вам, что значит чувствовать разгар битвы, если путь давно пройден. А подросток, сейчас борющийся с этим, сможет передать то, как сладка первая победа и как выглядят страдания других, скрытые за счастливыми глазами. Это не справочник жизни, написанный ребёнком. Читай, сопоставляй с жизнью, делай выводы сам!
Я далёкий странник из детства. Имен у меня много, но человек я один. Мне не доводилось оказываться в одиночестве. Сегодня, завтра, хоть кто-нибудь окажется рядом. И всегда рядом был он, вне зависимости от теплоты или количества человек в компании. Был он на год старше, но я не отставал от него, или он не торопился обгонять меня. Вскоре стало ясно, что не торопился он. Сладость детства резко оборвалась, мы начали путь по другой дороге. Временами лес, а где-то просторные луга. Мы всегда считались и считали себя умнее «надоедливого большинства», поэтому, как из моих любимых рассказах, мы мчались на карете. Недооценивать этот безобразный путь мы долго не смогли. Наклонившиеся деревья, оживающие облака. Самым страшным были яблоки щелкуны, норовившие откусить палец. Вскоре наш характер определил иерархию. Принято и приятно то, что я всегда позади, ведь я считаю, что голова всегда в безопасности, а решительность на первом месте. У пути этого не было ни глаз, ни ручек или ножек. Но отчётливо ощущался его противный нрав. Изнутри было ясно с каждым прожитым днем, как старался этот паразит над новым препятствием для следующего дня.
