Дюжина длиннолапых обезьян, лихорадочно потрясая хвостами и корча ехидные гримасы, бешено скакала вокруг. Они кидали ему в спину горящие спички, дико визжали, гоготали, периодически выдавливая из себя странные, похожие на клокотание пустых водопроводных труб, звуки.
Они издевались над ним, дразнили, плевались пенистой слюной.
Почувствовав удушающий запах гари, он обернулся, и его охватил ужас. Ярко-оранжевые шкурки обезьян искрили огненными всполохами.
Огненные обезьяны! Они хотят сжечь его! Сжечь прямо в квартире!
Он замахал руками, стараясь разогнать беснующихся животных, но только ещё сильнее распалил в них злость.
Всполохи становились ярче, глаза слезились, лицо горело. Он зажмурился, чтоб не ослепнуть. Стало страшно. Страшно сгореть заживо в собственной квартире.
Надо их остановить. Нет, остановить их уже не удастся. Надо остановить пламя.
Он бросился к раковине, раскрутил кран, но утробный рокот выплюнул редкие брызги и завыл пустотой. И тут он понял, что надо делать. Огонь можно остановить встречным огнём. Он выбежал в прихожую, сдёрнул с вешалки ватник, бросил, опустился рядом с ним на колени, вынул из кармана спички. Руки тряслись. Он чиркал спичкой о коробок, кидал на ватник, чиркал новую, подносил к краям, пытаясь поджечь с разных концов. Загоралось плохо. Он дул на тлеющую ткань, набирая в лёгкие огромные порции воздуха, отчего кружилась голова, но он продолжал заглатывать воздух и, почти теряя сознание, дул до тех пор, пока огненные языки не покрыли ватник.
Чёрные мошки кружили перед глазами, он попытался встать, но ноги не слушались, в голове гудело, и тогда он пополз на четвереньках как собачонка. Это был самый длинный и самый тяжёлый путь в его жизни. Он дополз до дивана и рухнул головой в разобранную постель.
Когда Всевышний раздавал красоту, Лола Торбина стояла в очереди за предприимчивостью. Поэтому из всего ассортимента женских прелестей ей достались только лучезарные голубые глаза. Всё остальное было малопривлекательным. Тонкий, заострённый к кончику нос, полоски бледных губ, прямые без изгибов брови. С фигурой Лоле тоже не повезло. Руки, ноги и всё остальное было вроде как у всех, но каждый элемент в сборке выглядел «сам по себе». К тому же Лола сильно сутулилась. Тонкая, но длинная косичка из кучерявящихся во влажную погоду волос, закручивалась в старомодный крендель и закалывалась столь же старомодной заколкой на затылке. Конечно, необыкновенно красивые глаза могли бы компенсировать нескладность фигуры и непривлекательность всего остального, но как назло в 5 лет у Лолы стал развиваться астигматизм. Красивые глаза пришлось спрятать за круглыми безобразными диоптриями, отчего девочка напоминала выброшенную из воды рыбу.
По праву рождения досталась Лоле красивая дворянская фамилия – Торбина. Но даже этот козырь был вычеркнут из списка её достоинств несносными одноклассниками, которые придумали ей обидную кличку – Торба. Возможно, для того, чтобы кличка прилипла намертво, одной фамилии могло и не хватить, но было ещё одно обстоятельство. По правилам, установленным педсоветом школы, всем ученикам полагалось носить с собой сменную обувь. Носили её – кто в чём. Кто в пакете, кто прямо в портфеле. Лола носила «сменку» в тряпичном, затягивающимся на верёвочку мешке. Торбу сшила мама, и отказаться от неё – означало обидеть мать до глубины души. Что только не делала Лола, чтобы избавиться от ненавистного мешочка. Втихаря перекладывала потрёпанные за лето сандалии в выцветший пакет с иностранной надписью. С такими ходили самые модные девчонки класса. Пакет она выторговала у одноклассницы за списанную «домашку». Заметив подмену, мать строго спросила:
