Той ночью ей плохо спалось. Душно, липко – из открытого настежь
окна не доносилось ни ветерка. Соня вертелась на своем жестком –
ортопедическом – диване, переворачивала подушку (с эффектом
памяти), а потом все же не выдержала и встала. Босые ноги коснулись
прохладного ламината. Часы на столе показывали начало четвертого –
ночь на улице выцветала, теряла краски.
Она подошла к окну. Оно выходило во двор многоэтажного дома,
картина более чем типичная: заставленные машинами тротуары,
неподвижные скелеты турников, напротив слегка покачивались верхушки
деревьев, черные на фоне начавшего сереть неба.
Где-то вдалеке клубились тучи – сизые, периодически
подсвечивались внутренним огнем, но к ним не долетало ни звука, ни
ветерка. Далеко гроза.
Парило. Воздух был наполнен горячей влагой и дышалось с трудом.
Не дождавшись облегчения, Соня набросила халат и тихонько
приоткрыла дверь. Из отцовского кабинета доносилось тиканье больших
напольных часов, из родительской спальни – мерное похрапывание в
два голоса.
Серой тенью она прошла по длинному коридору на кухню и, прикрыв
дверь, щелкнула пультом от телевизора. Тот исправно загорелся
экраном, предложив на выбор больше двухсот каналов. Соня привычно
включила новости. В такую рань показывали только низкорейтинговые
документалки про маньяков и она занялась кофе под зловещий
речитатив ведущего:
- Еще вчера утром Марина думала, как будет отмечать выпускной, а
уже сегодня вечером ее нашли убитой и изнасилованной, за сотню
километров от дома…
- Вот, насмотришься всякой гадости, потом спать не можешь.
Мерная ложка выпала из рук, со звоном покатилась по кафелю, кофе
рассыпался по столешнице.
- Бабушка?!
Соня прыжком обернулась. Но кухня была пуста – и она испытала
жгучую смесь облегчения и разочарования. Показалось.
Или нет?
Зная бабулю, та вполне могла бы и посреди ночи заявиться, никого
не предупредив. А может, родители ее просто будить не стали, решили
сюрприз устроить?
Голос был ее – ба, ласковый, слегка ворчливый. Соня на всякий
случай прошлась по комнатам, даже в кабинет заглянула, но лишних
квартирантов не обнаружила. Сердце медленно успокаивалось, осталось
недоумение. Она могла бы поклясться… чего только жара не вытворит.
В душ сходить?
Сходила и кофе доварила – но так и не успокоилась. Было
тревожно, непонятно от чего. Муторно. Позвонить что ли старушке?
Давно не говорили… И еще дольше – не виделись.
А в Сибири сейчас, наверное, хорошо… Там даже в конце весны снег
лежит, оттого ночами жарко не бывает. И от ледяных рек прохладой
тянет… Ни тебе комаров…
Она с раздражением прихлопнула одного – и долетают ведь, пятый
этаж!
- Не спится? – в дверях появилась мать. На шелковую пижаму
наброшен халат, но уже расчесана, глаза из-под очков смотрят чуть
сонно.
- Жарко, - посетовала Соня. Поутру разговаривать не хотелось. Но
часы показывали четыре и она все же спросила: - А ты почему
встала?
Мать долго не отвечала. Наливала кофе, добавляла сливки,
придирчиво отмывала ситечко. Все в полутьме, тишине спящего
дома.
- Муторно мне, - наконец, сказала она, расположившись напротив
дочери. – А почему – сама не знаю. Бабушка снилась.
Соня вздрогнула и бросила на мать быстрый внимательный
взгляд.
- Глаза открываю – а она над кроватью стоит, - словно предлагая
оценить шутку, та слегка улыбнулась и недоверчиво покачала головой:
- И смотрит так тревожно, Натиа, говорит, беда пришла…
- Какая беда? – вырвалось у Сони.
Наталья Петровна бросила на дочь насмешливый взгляд:
- Ну какая может быть беда во сне, Софья? Так, причудилось…
Жарко, вот и снится всякое.
На этом странный разговор был закончен. В комнате повисло
молчание, все более гнетущее, выжидающее, но уже обыденное – с тех
пор, как вернулась домой, словно побитая собака, зализывать
душевные раны, Соня сталкивалась с ним постоянно.
