Комната у Окиянина была маленькой, на этаже для некурящих, но почему-то пропахшая сигаретным дымом. Он поморщился и начал распаковывать багаж – всего-то два костюма. Один очень приличный – надеть в день доклада и еще один, просто приличный; пара рубашек и несколько галстуков. К галстукам он относился трепетно: ненавидел эту богемную неопрятность, часто присутствующую у научной братии. Растянутые свитера и несвежие джинсы, мол, мы все в науке.
Телефон зазвонил, когда он вышел из душа.
– Окиянин, – завопил радостно голос в трубке, и Яр узнал Каминского, школьного еще приятеля, уже пару лет сидящего в Массачусетсе – вот я тебя и рассекретил! Девушка на ресепшен – премиленькая, кстати – доложила, что очень важный белобрысый господин уже полчаса как в номере!
– Привет, – Окиянин понял, что придется спуститься, и настроение от этого не улучшилось. – Я собирался еще чуть-чуть поработать.
– Поработать?! – Леня аж задохнулся. – Сдурел? Завтра будешь работать! Я тебя, коптилку нордическую, не видел уже сто лет!
Яр вздохнул и покосился на бумаги, лежащие на столе.
– Хорошо, – согласился он за секунду до того, как Каминский обиделся. – Спущусь через пять минут.
И повесил трубку.
В баре уже собралось немало разношерстного народу. Окиянину подумалось, что десяток лучших мировых умов в области теоретической физики, собранные в одном питейном заведении, не слишком отличаются от группы местных завсегдатаев. Дым стоял коромыслом, на столах пенились кружки с пивом. Завтра – Яр неприязненно оглядел толпу – в конференц-зале будет витать легкий дух перегара. Какая бессмысленная потеря времени. Каминский стоял к нему спиной, но не узнать его было невозможно: долговязый – почти такого же роста, что и Окиянин, с шапкой вьющихся волос, он уже с кем-то беседовал, энергично подкрепляя слова влажной от подтеков пива кружкой.
– Привет, – Окиянин подошел неслышно сзади.
– Ярик! – обернувшись, Каминский расплылся в добродушной улыбке и бросился, по обыкновению, охлопывать его по плечам. – Ты в полной форме, смотри-ка! Молодец! Ну, просто арийский идеал: в здоровом теле – мощнейший мозг!
И он знаками дал понять бармену, что требуется еще одно пиво.
– Ты Силенова видел уже?
Яр отрицательно покачал головой.
Каминский загадочно улыбнулся.
– Мы работаем, как выяснилось, над пограничной задачей. Читал его статью в Physics Today?
Окиянин кивнул.
– Ха! – Леня взял его за локоть и зашептал жарко на ухо: – У меня эти результаты были уже год назад. Все сыро, конечно. У него еще больше, чем у меня, но, поверь мне… – и тут шепот стал совсем горячим, – тянет на Нобелевку!
Яр улыбнулся ему – как он один и мог – только тонким ртом, а сам устало подумал, что ничего не меняется: все работают над темами, исключительно под «Нобелевку», все боятся, что кто-нибудь дойдет быстрее них до секретов мироздания. Вокруг, как водится, больше сплетен, чем настоящей науки и настоящего в ней движения. В околонаучных интригах Яр был не силен – не потому, что не получалось – у него всегда получалось. Все. Просто было жаль времени. Вот почему он уехал в провинциальный европейский институт, где ему, впрочем, сразу же дали на откуп лабораторию. И да, именно оттуда, а не из хваленого Эм Ай Ти поступали самые блестящие научные статьи. Подписанные только им. Никакого соавторства. Яр был одиночкой. Убежденным одиночкой и истовым трудоголиком. Его мало кто любил в научных кругах, но ему было на это глубоко наплевать. В научных кругах, как и в любых тусовках, связанных с творчеством, вообще мало кто кого любит. Разве что Каминский нежно к нему относился по старой памяти…
А Каминский меж тем махал длинными музыкальными руками и возбужденно, как будто молчаливый Окиянин в чем-то с ним спорил, разворачивал перед ним общую картину исследований в области теоретической физики в Европе и Штатах. Картина была четкой и верной – что и неудивительно, Каминский был малый с хорошей головой. Окиянин внимательно слушал и иногда вставлял слово, когда… когда вдруг за столом в углу бара увидел Его. Нет, сначала он просто периферийным зрением выхватил знакомое темное каре. И вздрогнул. Повернув голову, Яр осмотрел фигуру, сидящую к нему спиной: узкие плечи, обтянутые старым свитером, сгорбленный – да так, что виден позвоночник. Вот тот повернулся в профиль – и горло Окиянина сжалось от давней ненависти, кровь бросилась в лицо.
