Спор Гармонии с Изобретением – восьмой опус Вивальди, в который входят знаменитые «Времена года». Каждое предваряет сонет. Сонет, как мы знаем, завершается двустишием, иначе называемым сонетным замком. Именно в финальной паре строчек порой содержится самый сильный образ, парадокс или блестящий афоризм. Запомните, прошу, эту деталь – она еще аукнется, если вы дочитаете до конца мою грустную повесть.
Итак – гармония слова и музыки. Плюс – изобретение много более поздних лет – вновь ставший модным виниловый проигрыватель. Купленный в складчину на один из прошедших юбилеев, он стоит как космический корабль и примерно так и выглядит. Прислушайтесь: скрипичный ропот, барочная пена. Рыжий священник писал свои концерты в болотистой дождливой Мантуе, ослепленный любовью к двум сестрам Жиро (к сестрам в нашем романе тоже счет особый – скоро вы и сами все поймете).
Так, где-то на пересечении иных временных величин, в совсем другой болотистой местности под эту музыку умирает человек, ставший мне самым близким. Он предсмертно хрипит, пригоршни воды падают на пол, разлетаются россыпью брызг на прощальном августовском солнце, дружно взмывают смычки у Вивальди, рвут струны, шелестит в саду листва, качаются головки подоспевших к осени астр… Ветер с Балтики овевает курортный поселок, крутит флюгеры на островерхих крышах старых финских дач, проносится над упрятанными за высокими изгородями прямоугольниками бассейнов и беседок-барбекю, качает смолистые ветви корабельных сосен в отделяющем поселок от шоссе пролеске, летит к гранитным валунам залива. Тем временем в ванной комнате бушуют скрипичные арпеджио, в последний раз парят, воссоединясь со всем оркестром… Это финал. За ним наступает тишина.
Когда сестры Двинские в истерике выбьют хлипкую дверь, вода в ванной станет уже совсем холодной, морщинистое тело размякшим, а седые обезьяньи волосы, покрывавшие грудь, будут водорослями плыть средь ошметков умирающей пены. Мы встанем вкруг ванны, как вкруг гроба: о, наша неудавшаяся Афродита! Алекс посмотрит на Анну. Анна – на меня. Я опущу глаза: в мире растиражированной красоты уродливое завораживает нас пуще прежнего. Пройдет неделя, и мне покажется странным, что никто из нас даже не пытался вынуть старого ящера из воды, сделать искусственное дыхание, послушать пульс…
– Выйдите, Ника, – очнулась Алекс. – На это могут смотреть только родственники.
Вранье! Родственники на такое тоже смотреть не могут. Но я послушно вышла, достала из кармана мобильник и позвонила в «Скорую», отлично зная, что помощь, сколь бы скорой та ни оказалась, нам уже не поможет.
Тем временем Алекс, морщась, опустила руку в остывшую воду. Замочив рукав футболки, подвела под мертвое тело, выдернула гуттаперчевую пробку на давно оборванной цепочке. Вода уходила, как море во время отлива, обнажая подводный пейзаж: артритные колени, вспученный живот, по-женски мягкое бедро.
– Прикрой его! – приказала Алекс.
Старшая сдернула с крючка большое полотенце и набросила сверху, полосатая мягкая ткань мгновенно намокла, трупа стало не видно. Анна, всхлипнув, прижала кулак к округлившемуся рту и выбежала вон. Алекс же продолжала стоять, как завороженная, с сухими глазами, и вышла лишь тогда, когда я позвала ее из кухни.
В момент душевных потрясений, думается мне, нас спасает банальность, череда простейших жестов. Я поставила перед Алекс чашку с чаем. Тут позвонили в дверь, я открыла людям в белых халатах.
– Он в ванной, – сказала я. – Он мертв.
* * *
В драме, говорил Антон Палыч, герой или уезжает, или умирает. Он умер, а мне пора бы уехать, однако я все сижу тут, словно привязанная, в кухонном углу – вечная Золушка при семействе Двинских. Неизвестно, кто выдал новость журналистам, но телефоны сестер завибрировали одновременно с первыми известиями в инете: статьи множились, как вирусы, копировали одна другую почти целиком, я листала их на экране мобильника, пока сестры отвечали на звонки, повторяя «да, внезапно», «нет, с датой еще не определились», «да, конечно, сообщим». Переглядывались: из Союза? (писателей.) Нет, из Академии (Пушкинской). Надо же, папу помнят, он был бы счастлив. Начали подходить люди из поселка – академическая публика, приятели по преферансу, собачники, выгуливавшие по пляжу своих питомцев, покамест покойный совершал свой ежедневный моцион…
