Боеслав сидел за столом монастырской трапезной.
В начале осени солнце было не такое жаркое, как летом, когда сжигало своими лучами все живое, превращая траву в солому, но пригревало на славу. В монастыре на обед была уха из судака, мясных блюд в этот день не подавали. Он медленно жевал хлеб, ловко отрезая от горбушки маленькие кусочки обоюдоострым запоясным ножом, который русичи всегда носили при себе и пользовались им во время еды.
Рядом с ним сидели десять дружинников, призванных великим князем Дмитрием в дружину из черносошных вольных крестьян незадолго до Донской битвы на Куликовом поле, когда отдельные русские князья, нарушив договор, не пришли со своими дружинами на бой с Мамаем. Потому и потери русской рати были столь велики, что хлебопашцы, не знающие воинского мастерства, бились с хорошо обученным войском степняков, встав под знамена великого князя Дмитрия. Эта битва с Мамаем стала народной, потому что отцы семейства готовы были рвать голыми руками ненавистных захватчиков, чтобы завоевать свободу своим семьям, отстоять свою веру и землю русскую, и Сергий Радонежский благословил их. Десять парней, хорошо показавших себя в битве на Дону, были переданы Боеславу в подчинение, и теперь порубив боевыми засапожными ножами, которыми пользовались в ближнем бою, монастырский хлеб крупными ломтями, уплетали уху. Чавканье от поедания ухи стояло такое, что даже наглые мухи боялись подлетать и сидели на стенах трапезной.
– Ты чего, сотник, уху не ешь? – удивился сидящий рядом с Боеславом дружинник по имени Бус, облизывая ложку. – Монахи встретили нас хорошо, но это на сегодня последняя трапеза и до утра кормить не будут. – Бус звал Боеслава сотником еще с Донской битвы, где бился с монголами под его командованием.
– А я утра ждать не буду, дело сделано, поручение великого князя выполнено, владыка Сергий одобрил. Вечером по холодку в село Коломенское к жене поскачу. А она у меня такая мастерица расстегаи с рыбой делать – язык проглотишь! И всегда чувствует своим бабским чутьем, когда муж приедет.
– А как же ты без охраны? – спросил Бус. – В твоей голове много секретов, раз ты такую должность занимаешь при великом князе.
– А мы никому не скажем. А утром заедете за мной в усадьбу, и вместе к княжескому столу в столицу поскачем.
– Ты сотник, тебе видней, – сказал Бус, протягивая монаху, собирающему посуду со стола, свою тарелку.
Дружинники, позевывая, вылезали из-за стола, но Бус спать не спешил. Посерьезнев, он спросил:
– А вот ты скажи мне, Боеслав, почему князь Владимир эту веру принял? Меня в монастырских стенах всегда на такие разговоры тянет.
Боеславу нравилось, что в отличие от других Бус проявлял интерес к знаниям. Полезно иметь умного помощника с хорошей памятью, который не только саблей умел махать.
– Рассказать недолго, только завтра ты все забудешь, – сказал Боеслав, хитро улыбаясь.
– А ты, сотник, проверь! Вот после рождества спроси, и если я все дословно не повторю, ты мне больше ничего не рассказывай. – Бус сделал обиженную гримасу.
– Хорошо, слушай, – откликнулся Боеслав. – Сначала князь Владимир хотел изменить веру русичей, сделав пантеон в Киеве из шести языческих богов. В центре он поставил бога балтийских славян, которому поклонялись его отец и дед, – Перуна, а вокруг разместил: Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симаргла, Мокошь. Только не приняли русичи этих восточных богов и продолжали молиться Велесу и Илье-пророку.
– А зачем он пять иранских богов поставил в пантеоне? – удивился Бус.
– Сложно сказать… – развел руками Боеслав. – Возможно, хотел склонить наших предков к мусульманской религии, уж очень любвеобилен был князь. В каждом селении, где его дружина останавливалась на ночлег, во время сбора дани у него наложница была, а дань полгода собирали, – вот и посчитай. Чтобы ты понял, надо рассказать, откуда эта вера взялась. Но хватит ли у тебя терпения, Бус?
