Намокший, идёт под дождём,
Но песни достоин и этот путник,
Не только хаги в цвету.
Японский поэт БАСЁ (1644—1694, перевод и орфография Веры Марковой. Примечание: Хаги – город в Японии.
…Когда старуха Кефирова стала бесплатным гидом по городу Твери на форумах, она еще не знала, что скоро станет писательницей. И что ее ждут настолько волнующие приключения, как если бы она превратилась в булгаковскую Маргариту и полетала на метле. Она не верила в сверхъестественное, хотя роман Булгакова любила.
Имя ее было – Любовь, отчество – Никаноровна. А фамилия была продуктовая – Кефирова. Относясь к себе иронично, она называла себя старухой Кефировой, причем никогда —старушкой. Ей не нравились Божьи одуванчики. Точнее, она их жалела, но сама она была не такая, а достаточно вредная, сильная. Девичья ее фамилия была Елкина, но покойный муж не хотел становиться Елкиным, а только хмуро соглашался стать Елкиным-Палкиным, как его и называли бы в деревне.
Затеяв опубликовать свои многолетние стихи, Любовь Кефирова стала Любовью Ржаной, в противовес поэтессе Любови Пшеничной. Кефир с ржаными хлебцами совместим, она это ест. Так что проблема псевдонима была решена.
В детстве и в молодости она не любила, чтоб ее называли Любаней. А теперь она чаще всего так себя и называла. Ей нравилось имя Маргарита, но она и не предполагала, что однажды ее станут называть Марго.
Она не знала, бодро собираясь в деревню, что там прольет немало слез. Да из-за чего? какой-то ерунды?
В общем, возвращение Марго в город не сразу стало ее возвращением к жизни. А возвращение к жизни не сразу стало возвращением к самой себе, истинной Любане Кефировой.
Эти записки Любани, ставшие повестью – повестью ее жизни – в первую очередь обращены ко взрослым людям. Детям их читать и не нужно, вряд ли они поймут.
Автор, Любовь Ржаная, просит извинения за стиль, лексику, фантазии и откровенность. Она – не старуха Кефирова, это не ее автобиография. Это то, что старуха наговорила о себе, а может быть даже, с бокалом кагора в руке, валяясь на своем жестком диване в переживаниях о прожитом дне.
А старуха Любаня Кефирова не просит извинений у читателя. Она так живет, так дышит, так чувствует.
Если интересно, заходите.
***
Из записок старухи Кефировой на одном форуме перед поездкой в деревню.
…В июле я вся в разъездах: то в автобусах по проселочным дорогам трясусь, а то и на нижней полке в плацкарте раскачиваюсь.
Конечно, была бы я продвинутая старуха – еще и на своем хёндае рассекала б пыль дорожную, но не сподобилась, и даже мужичка с логаном не приискала. Я их не ищу, наоборот, от авто я шарахаюсь, где только увижу, особенно на проселочной дороге. Это ведь раньше молодежь пела: «Бабка, в утиль тебе пора», а теперь запели по-другому. Напудрят ноздри кокаином…
Вообще в Твери у нас в основном тихо, спокойно, жизнь течет под гудки автомобилей и крик чаек с Волги. Лишь изредка кого-то убьют или до смерти напугают. Главное – не шастать ночью по улицам. А я люблю ночной город, без народа. Вот где истинная красота улиц открывается! А как Волга сияет! Сияет от фонарей на набережной и плещет, плещет и сияет… На мосту лишь изредка кто-то виднеется, в Волгу всматривается или сигануть хочет с высоты.
В прежние годы ночью по городу можно было запросто пешком ходить, любоваться, целоваться, а теперь если только в автомобиле или последнем троллейбусе по городу покружишь, ночной пустынностью полюбуешься.
Лишь иногда в Твери происходят или вопиющие, или анекдотические случаи.
В мае произошел вопиющий случай. Азиатский иностранец, водитель маршрутки, заспорил с пассажиром, который осердился, что болтающий по мобильному шофер его вовремя не высадил. Иностранец, ныне понаехавший в Тверь на законных основаниях, выскочил из маршрутки и погнался за пассажиром с монтажкой, но тот ловким хуком выбил у него из рук эту монтажку и пошел невозмутимо дальше. А он не знал, что восток – дело тонкое. Маршруточник вскочил в свой пазик, газанул и погнался за пассажиром, въехал на тротуар и все-таки придавил там невозмутимого. Покалечил беднягу. Вот уж тут все вопили! Пассажиры от ужаса, соплеменники водителя прибежали и стали вопить от стыда и раскаяния, размахивая кулаками. Хорошо еще, что ножи не успели вытащить, для харакири.
