– Я хочу купить мужчину, которого привезли сегодня.
Сказав это, я глубоко покраснела и зажмурилась. В моей голове фраза звучала лучше. Жестче. Властнее.
Подразумевалось, что я приказываю. Но получилась жалкая просьба.
Вдох-выдох.
Управляющий откинулся на стуле, покачался на ножках взад-вперед. Седовласый, бородатый, он напоминал мне старичка-церковника, только вот глаза его горели алчным огнем.
– Номер триста четыре? Сдался он вам? – мягко спросил, перебирая бумаги на людей, которые недавно поступили в Дом скорби. – Найдите себе кого-нибудь другого. Рынки переполнены рабами на любой вкус.
Не нужно меня отговаривать.
Я всё для себя решила.
Сцепила ладони в замок. Уставилась на свои ногти и повторила громче:
– Я хочу купить конкретного мужчину. Назовите цену.
Откуда управляющему знать, сколько связывает меня с тем человеком? Что встретились мы в заброшенных шахтах. Что мужчина этот пытался меня убить, но после спас, пожертвовав собою.
Зато я знала.
И когда после лечебницы его за ненадобностью отправили в Дом скорби, я со всей четкостью осознала: надо что-то делать.
Срочно.
Оттуда никто не возвращается.
Я не могла позволить, чтобы его выслали на рудники или уморили голодом на каторжных работах.
– Вы выбираете человека с темным прошлым. Человека, который не поддается дрессировке. Он опасен. Вы видели его шрамы? Понимаете, что они означают?
– Понимаю, – ответила хрипло. – Меня это не волнует. Мне нужен личный страж, и нет кандидатуры лучше, чем… номер триста четыре.
– Любопытно. Вы небогаты. – Управляющий мазнул взглядом по моему брючному костюму, по стянутым в хвост волосам, по отсутствию макияжа. – Что вы можете мне предложить? Этот мужчина силен, из него можно сделать достойного рабочего. В Доме скорби пригодился бы такой экземпляр. Как вы знаете, у нас не принято перепродавать людей.
Ха, как быстро он переиграл свою позицию. От «да сдался он тебе» до «вообще-то нам самим нужен».
Понятно, набивает цену, пытается содрать побольше с дурехи, которая захотела купить человека будто какую-то вещь.
Будь спокойна. Всё получится.
– Скажите, что хотите взамен, и я расшибусь в лепешку, но выплачу нужную сумму до монеты.
– Выплатите, значит… – проговорил задумчиво. – Допустим, я согласен обменять раба на вот это.
Управляющий указал на вырез моей рубашки.
***
Я вышла из кабинета и тронула пальцами шею. Передернулась. Глаза наполнились влагой – без моего на то желания. В носу предательски защипало.
Терпи.
Ты же не мелкая плакса, ты же сильная.
Ты знала, на что шла.
Управляющий вышел следом, насвистывая и улыбаясь мне так открыто, будто мы были лучшими друзьями.
– Пройдемте, мисс Трозз, – он поманил за собой.
Мы двигались по узким коридорам. Я старалась идти прямо. Не горбиться. Не морщить лоб. Быть настоящей леди. Вышли на улицу, и осенний ветер мазнул по лицу, утирая слезы.
– Подождите меня тут, – сказал управляющий перед бараком, что вытянулся длинной змеей по неухоженной территории Дома скорби. За внешней оболочкой, за каменными стенами и коврами – пусть истертыми – скрывались вот такие дома. Деревянные, сколоченные наспех. Шаткие.
Где вынуждены были существовать люди, у которых не осталось надежды на спасение.
Дома скорби строили, дабы приютить «всех обездоленных», как говорили церковники. Бродягам рассказывали о том, как много здесь еды и как мало работы.
Многие соглашались.
Так они подписывали вечный договор, после которого теряли свободу. Их тела и души, все они целиком, отныне принадлежали Домам.
– Я приведу ваше приобретение. – Управляющий попытался протиснуться в дверь, но я выставила ногу и зашла следом.
Передо мной предстало жуткое зрелище. Здесь не было даже лежанок. Накиданное поверх гнилого пола тряпье смердело. Под потолком вились мухи.
