Город: Ночной Хребет (Nocturne's Spine)
Район: Каменное Лоно (Stone's Hollow) – человеческий анклав на границе теней.
Холод был не просто погодой. Он был сущностью Каменного Лона. Он въедался в стены покосившихся домов, скрипел в старых балках, ледяными пальцами пробирался под тонкие одежды и заставлял людей съеживаться еще до выхода на улицу. Особенно в такую ночь. Ночь, когда небо, затянутое грязной ватой туч, казалось, придавило город свинцовым саваном. Моросил мелкий, колючий дождь, превращавший улочки в черные, скользкие зеркала, отражающие тусклые, дрожащие огоньки редких фонарей.
В одной из таких улочек, в тени громады стены, отделявшей Каменное Лоно от сияющих шпилей и мраморных дворцов Ночного Хребта, стояла фигура. Высокая, закутанная в черный плащ, стекавший с плеч как струящаяся тень. Кассиан. Он не двигался, слившись с углублением между двумя домами, лишь бледное лицо, обрамленное черными как смоль волосами, чуть выделялось из мрака. Глаза, цвета остывшей стали, были прикованы к скромной двери дома напротив. Дома с покосившимся ставнем и трещиной в единственном мутном окне.
В его руках, прижатый к груди, где под дорогим камзолом билось сердце, медленное и древнее, лежал сверток. Небольшой. Дышащий. Источающий слабый, чистый запах молока и чего-то неуловимо хрупкого – самой жизни. Кассиан смотрел на этот сверток, и что-то в его ледяном взгляде дрогнуло. Небольшая трещина в вечной мерзлоте. Этот ребенок был не просто найденышем. Он был последним звеном в цепочке, тянущейся из мира, скрытого за стеной. Последним шансом. И он, Кассиан, страж древних обетов и забытых тайн, должен был оставить ее здесь. На пороге человеческой лачуги.
Долг. Слово, выжженное в его сознании веками. Долг велел спрятать ее там, где враги не станут искать – среди презренных людей. Долг велел наблюдать, охранять издалека, не вмешиваясь, пока не придет час. Долг… Долг не учитывал этого сжимающего чувства под ребрами, похожего на клубок колючей проволоки, когда он представлял крошечное существо в руках тех, кто жил за этой дверью. Марта и Григорий. Он знал их досье. Знакомство по сводкам наблюдения: бедность, озлобленность, пустота брака без детей, которая давно переросла в взаимное безразличие, приправленное горечью.
Кассиан сжал перчатки. Кожа скрипнула. Он должен был действовать. Сейчас. Пока ночь глубока, пока Каменное Лоно втянуло головы в плечи и забилось в норы. Он сделал шаг из тени. Дождь немедленно зашипел на его плаще, не оставляя и следа. Шаги его были бесшумны, даже по скользкому булыжнику. Он пересек узкую улочку за мгновение.
Перед дверью он замер. Дерево было старое, потрескавшееся, краска облупилась. От него веяло сыростью и безнадегой. Кассиан посмотрел на сверток. Глазки были закрыты, крошечный ротик подергивался во сне. Личико сморщено. Беззащитное.
Прости, – пронеслось в его голове, неожиданно и резко. Он не привык просить прощения. У него был долг.
Он наклонился. Осторожно, с непривычной для его могучей силы нежностью, положил сверток на голые доски крыльца, прямо у щели под дверью, где чуть теплился жалкий отсвет очага изнутри. Он поправил одеяльце, защищающее младенца от сырости. Затем достал из складок плаща небольшой, плотный лист пергамента. На нем было написано всего три слова, выведенные его собственной рукой с безупречной каллиграфией, но дрогнувшие на последнем слоге: "Позаботьтесь о ней…" Он не подписался. Не мог.
Он вложил записку в складки одеяла, рядом с крошечной ручкой. Его палец, холодный и бледный, едва коснулся теплой детской кожи. Электрический разряд боли и чего-то еще, незнакомого и опасного, пронзил его. Он резко отдернул руку, как от огня. Эта кровь… она была ценнее короны в его мире. И теперь она была здесь, на этом грязном пороге.
