Для того, чтобы сочувствовать чужим горестям и боли, достаточно быть просто человеком, но для того, чтобы сочувствовать чужому счастью, нужно быть святым. Впрочем, так оно и есть. Лёлька – маленькая святая. Если в каждой женщине дремлет самоотверженная сестра милосердия, то в ней она круглосуточно бодрствует. Я ещё не встречала человека, способного сострадать и сочувствовать так, как она. Будь у неё семья и дети, Лёлька души бы в них не чаяла, любила до самозабвения и была бы лучшей мамашей на свете. Но венчальный колокол если и звонит, то не по ней.
– Просто мне никто не нравится, – говорит она.
И потому все свои лучшие нерастраченные чувства моя подруга обрушивает на братьев наших меньших. Лёлька из тех людей, которые обожают животных, и, знакомясь, всегда спрашивает, как их зовут. Считает своим долгом кого‐нибудь спасать, лечить, кормить, пристраивать в добрые руки. Хотела бы я, чтобы кто‐то питал ко мне хоть тысячную долю того сострадания, какое она питает к зверушкам. Ни доставленные неудобства, ни материальный ущерб, ни душевные муки в случае их гибели не могут заставить её спрятаться в скорлупу безучастия, надеть маску равнодушия. Правда, однажды она попыталась это сделать, но у неё ничего не вышло, и об этом я расскажу ниже.
Не исключаю, что с её умением сопереживать и сочувствовать моя подруга могла бы стать первоклассным ветеринаром, а благодаря таланту видеть хорошее в людях даже тогда, когда человек сам в себе этого не видит, – востребованным психологом, но она флорист. Цветочная фея. Работает в небольшом магазинчике, обожает цветы и знает о них всё. Живёт в уютном домике, утопающем в душистых зарослях плетистых роз, сажает брокколи, кабачки и фасоль, поливает их дождевой водой. В октябре варит айвовое повидло и одаривает им знакомых старушек. Худощавое создание, довольно милое, но не настолько, чтобы называться безукоризненным совершенством. Хотя некрасивой её никто бы не назвал. Большие печальные глаза, кроткий вид, волосы цвета палой листвы. Любит запах лимона, орхидею Фаленопсис, сливочный пломбир и кота по кличке Бертон. Убеждена, что всё надо делать «как подобает». Порой беззащитная, немного неловкая, но очень добрая, за что я и зову её кулёмой.
Она моя одноклассница и та самая подруга, которая становится сестрой. Мы всегда можем сказать друг другу то, в чём не признались бы никому больше. И хоть сейчас между нами сотни километров, это не повод не общаться.
Как‐то раз Лёлька позвонила мне поздно вечером и с тревогой в голосе сообщила о пропаже Бертона. Три дня назад кот вышел из открытого окна во двор и словно растворился в воздухе.
– Подай объявление в газету, – посоветовала я.
– Уже. Я и сама ищу его. По ночам. Просто хожу по улице, когда стихают все звуки, и громко зову. Если он заблудился, то может услышать мой голос и отозваться. Правда, я уже немного охрипла, но это ерунда. Лара, как ты думаешь, Бертон найдётся?
– Пока нет причины в этом сомневаться.
Четыре дня спустя
– Лара, сегодня мне приснился старик.
– Что за старик?
– Он был весь в белом и с седой бородой. В широкополой соломенной шляпе. Ужасно сердитый.
– Он что‐то тебе сказал?
– Да. Он сказал: «Хватит орать».
– Что?!
– «Хватит орать, твой кот у меня» – вот что он сказал. Лара, мой Бертон у какого‐то старика! Видимо, он его приютил. Что теперь делать? Искать мужчину в белом?
– Кулёма, ты что, ничего не поняла?
– Что не поняла?
– К тебе же Бог приходил. Он хоть и Бог, но тоже человек. Ему по ночам отдыхать нужно, а тут ты: «Бертон! Бертон!» И так каждую ночь. Он хоть и высоко, но облака – не стены, всё там прекрасно слышно. А когда от самого сердца – это вообще сразу в уши, минуя секретарш. Сама же сказала: сердитый был. Я его понимаю.
