О, как же война цеплялась за жизнь!
На раз-два выгнала с полей комбайны, доверив жать хлеба танкам. А тем за счастье перемолоть разлапистыми траками золотые косточки пшеничных стеблей – лишь бы к зиме никаких пирогов, краюх и батонов на столе. Уж если война, то война!
Где не хватало в полях бронечудищ, влёгкую, на три-четыре, поджигались колосья. Спички не требовались, достаточно с разворота пройтись перед собой очередью из трассирующих пуль: коси, коса, пока роса. Роса долой – коса домой.
* * *
К осени подоспела забава с минами-лепестками! Без слёз не глянешь на приплюснутых резиновых жаб-уродиц, которых никто никогда по доброй воле не поведёт под венец. Пришлось самой – всё самой! – вытряхивать их с армейских складов, смахивать пыль с засидевшегося в девках выводка. Щедрой свахой разбросала царевн-лягушек по городам и весям в поисках добычи: кто клюнет? Вон рисует мелом на асфальте школьные классики стайка мальков – деток донецких сепаратистов. Беззаботны, улыбчивы, но бестолковы от неведения, как легко «лепестки» разрывают в клочья детские пяточки. Вместе с сандалиями. Самая маленькая девчуля приноравливается запрыгнуть из первого сразу в третий класс. Напружинилась, собираясь с силой. Умничка. Отличница! Как раз там, среди опавших листьев, и прикинулся дурочкой «Лепесток» ПФМ – противопехотная фугасная мина. Одна из трёх миллионов, лежавшая до поры до времени на складах под Киевом. Дождалась, родимая, своего звёздного часа взлететь в небо фейерверком. Её американские изобретатели усвоили главное: чем больше оставить после войны детей-калек, тем дольше она будет помниться! А что ещё для счастья надо?
Так что жаловаться на забвение войне грех. Всё по присказке: всеми нелюбимая, но – родня! Терпите. Привечайте. Взбивайте самую мягкую перину для осеннего отдыха. Под горячий кофе слаще всего убаюкивает перестук осколков по куполу ближайшей церквушки. Желающим заглянуть в сам храм дверь не нужна, в стене после танкового выстрела, рядом с иконой Николая Чудотворца, зияет огромный пролом. И картинка внутри не менее чудотворная – с первыми взрывами только что молившиеся небу прихожане бегут, спотыкаясь на крутых ступеньках, в самое тёмное и глубокое подземелье церкви. И это правильно, небо во время войны – оно не для Бога, на него не молиться – его бояться надо.
– Господи, вразуми несчастных. Не течёт кровь в обратную сторону, не растёт дерево без корней, нет солнца в ночи. Вразуми, Господи, отдавших себя в услужение деньгам и дьяволу…
Молитесь, молитесь. Хоть лоб расшибите! Только нет у ваших слов силы затушить вспыхнувший порох, остановить выпущенный снаряд. Пора бы знать, что у войны религии и Бога нет.
Не менее сладка у неё прогулка по больницам и школам в обнимку с тремя топорами. Люди смешные: непонятно, сколько той жизни им осталось, а обозвали американские гаубицы «Химарс 777» тремя топорами, а где-то презрительно и самым дешевым советским вином – «портвейном». Да хоть горшком назовите, а будет всё, как в детской игре: кто не спрятался, я не виноват…
– Мама, а меня убьют?
– Как это тебя убьют, сыночка? Ты даже ещё в школу не пошёл.
– Олеся тоже не ходила.
– Олеся просто уехала в другой город.
– Ребята говорили, что он Рай называется… А слоны правда живые есть?
– Правда. Как кончится война, поедем в зоопарк, посмотрим.
– Хорошо бы. А это Петькин папка по нам стреляет?
– Не знаю, сына. Может, и он.
– За то, что мы носили цветы к памятнику солдатам и говорили по-русски?
– У них головка заболела, и они сами не знают, что творят.
– Давай их пожалеем.
– Потом, сына. Попробуй поспать.
