год девятого волка десятого века чаш (зим.кал.)
восемьдесят пятый год десятого века чаш (мир.кал.)
4185 год от сотворения Юномира
(646 лет назад)
На солнце, ослепляя, сверкнуло лезвие. Топор палача тихо ударил
по чурбаку, который тут же окрасился в алый цвет. Голова императора
покатилась по деревянному настилу, оставляя кровавую дорожку.
Ликующие крики толпы волной пролетели над площадью и устремились к
балкону императорского дворца, к нему.
Сивер, внешне оставаясь безразлично-спокойным, вздохнул.
Желаемого облегчения смерть врага не принесла, и боль от потери
родных не уменьшилась. На душе осталась одна лишь пустота.
Он отвернулся от радующейся толпы, которая, наконец, избавилась
от тирана, и вернулся в роскошный, с обшитыми золотом гобеленами,
тронный зал. Пустой зал. К этому он ещё не привык. С тех пор, как
Сивер возглавил поход против императора, он редко оставался в
одиночестве. Всегда рядом кто-то был и что-нибудь советовал или
предлагал, если не требовал.
Взгляд снова пробежался по тронному залу: по каменному полу, по
громоздкому трону, вокруг которого раскинуты шкуры зверей.
Нестерпимо захотелось покинуть эти давящие, не дающие свободно
вздохнуть стены, духоту, от которой невозможно укрыться, лицемерных
придворных, уже пытавших угодить Сиверу. А ведь их повелитель был
тогда ещё жив.
Хотелось вернуться домой: на полуостров. К огромным лесам, где
он знал каждую тропку и частью которых являлся. К свежему родному
воздуху, который даже в середине лета дарил прохладу, а зимой,
бодря, морозил щёки. К синему морю, высокими волнами ласкающему
землю. И… уничтоженной солдатами родной деревне. К пяти могилам
дорогих и любимых людей.
Боль стиснула сердце, с губ сорвался вой-рык. Сивер с силой
врезал по стене кулаком и зло глянул на скрипнувшую дверь.
Шагнувшая в зал жрица испуганно отшатнулась. Сивер вздохнул,
усмиряя ярость, и буркнул:
— Ну?
Снежа недовольно покачала головой, неодобрительно откинула прядь
своих длинных золотисто-рыжих волос с груди за спину. Но говорить
ничего не стала.
Она быстрым решительным шагом подошла к Сиверу и окинула его
холодным взглядом. Он мысленно поморщился. Хотя жрица не доставала
ему до плеч, казалось, она смотрела на Сивера сверху вниз.
— Ты не передумал?
— Нет! — коротко бросил Сивер.
— Хорошо.
Он удивлённо вскинул бровь. Жрица с самого начала похода
намекала, что ему придётся занять трон императора, а когда
оказались в Никлоте, уже настаивала на этом, и вдруг такая резкая
перемена.
— Я говорила с Матушкой, — просто объяснила она. — Зима
согласилась с тобой. В правители империи ты не годишься, чего не
скажешь о твоих потомках. У Матушки есть другое предложение…
Предложение? Мягко сказано. Здесь больше подходило слово
«требование». Видимо, пришло время расплачиваться за помощь.
Сивер на миг вернулся в прошлое.
Тот день для него начался удачно. Охота проходила замечательно.
Добыча словно сама выскакивала на тропу. Сивер был доволен. Мяса
хватит и для его семьи, и для беженцев, которых они всей деревней
гостеприимно приютили у себя и спрятали от солдат императора. Он не
заметил, как ушёл далеко от родных земель. И когда решил
возвращаться, уже стемнело.
Что в деревне беда, понял за несколько миль до дома. Ветер донёс
запах дыма и крови. Сивер, бросив добычу, обратился в волка и
помчался к деревне.
Он опоздал. От селения Волков ничего не осталось: лишь обгорелые
останки домов и тела. Солдаты не жалели ни детей, ни женщин, ни
стариков. Позже он узнал, что нападению подверглись и другие
деревни полуострова. Мало кто выжил.
У могил родителей, жены и детей Сивер обратился к богам, прося
помощи и сил для мести Злоказу — императору Пеневии, по воле
которого произошли эти зверства. Взамен предложил богам свою жизнь
и вечное служение. В тот же миг похолодало, в воздухе замелькали
снежинки, ледяной ветер всколыхнул зеленые кроны деревьев. Сивера
наполнила уверенность и решимость. Он получил благословение Матушки
Зимы.
