Сводные. Мой дерзкий
май
Аннотация 2
Сын дяди Гриши мне сразу не понравился.
Темные глаза порезали неприязнью и брезгливостью, словно он
увидел не девчонку, а слизня или уродливую мохнатую
сороконожку.
«Запомни, малявка. Мы никогда не подружимся. Ты мне никто!
Это не твой дом! А я никогда не стану тебе братом! Запомни!» —
сказал он в нашу первую встречу.
И я запомнила. Я всегда это знала. И остерегалась его как
опасного вируса.
***
Каролина
Сын моего отчима дяди Гриши мне сразу не понравился.
У мальчишки были иссиня-черные волосы и темные как ночь глаза.
Глаза меня по-настоящему пугали. В них таилась удушливая опасность
и жестокая дерзость. Сегодня днём, впервые заглянув в них, я поняла
— я ему тоже не понравилась.
Черные глаза порезали неприязнью и брезгливостью, словно он
увидел не девчонку, а слизня или уродливую мохнатую сороконожку.
Это сравнение для меня более чем неприятное, ведь я панически боюсь
сороконожек.
Давиду уже исполнилось двенадцать, мы были почти ровесники, но у
меня складывалось такое ощущение, что он был старше года на четыре.
Он оказался выше на целые две головы.
Прямо сейчас мы сидели за большим обеденным столом и ужинали
после долгой утомительной поездки. Обстановка вокруг пропиталась
безысходной нервозностью и напряжением.
Попытки мамы разрядить ее рассказами из прошлого или планами на
будущее оставались тщетными. Не знаю как остальные, но я
чувствовала себя не в своей тарелке.
Совсем не таким я представляла свой первый день в новом городе и
в новой семье.
Давид сидел напротив меня и с искренним недовольством ковырял
вилкой в своей тарелке, показывая всем, как сильно я испортила ему
жизнь только лишь тем, что сегодня вместе со своей мамой переехала
к ним жить.
Впрочем, если вспомнить мое вероломное появление, наверное, это
так и есть.
— Давид, поешь. Праздник всё-таки, неприлично сидеть отчужденно
от всех, — строго сказал его папа — Григорий Арсеньевич или как я
его называла — дядя Гриша.
— Праздник? — мотнул головой, перебросив упрямую челку с глаз на
бок лба.
Он швырнул вилку на стол, и та с резким звоном ударилась о
краешек тарелки. Затем облокотился на спинку стула и принялся
потрошить меня взглядом.
Я боялась сделать лишнее движение, но и терпеть тяжёлый взор
мальчика не смогла. Опустив голову вниз стала рассматривать свои
порезы на левой ладошке. Их было три. Один большой глубокий, он
пересекал сгиб и переходил на указательный палец, и два маленьких
рядышком пониже.
Я осторожно тронула свежий порез и поморщилась от боли.
— У кого праздник? Меня пацаны ждут во дворе.
— У нас. Теперь мы все знакомы и стали одной большой ДРУЖНОЙ
семьей. С друзьями потом погуляешь.
— В гробу я видал такие знакомства. То же мне праздник. Пап,
давай по-быстрому говори, чё там хотел? — злость сочилась из
каждого произнесенного им слова.
Я ещё больше сгорбилась над тарелкой и практически сползла под
стол, желая всей душой поскорее закончить этот показной мучительный
ужин.
Я посмотрела на сидящую рядом маму в поисках поддержки. Она
сдержанно суховато улыбнулась мне. Отчего мне стало ещё дурнее.
Голова поплыла в каком-то сером душном тумане. Аппетит совсем
испарился.
Мне захотелось обратно домой, хоть и там я не была сильно
счастлива.
— Кхем, кхем, — прокашлялся дядя Гриша.
Я поняла, что новой ссоры избежать не получится.
— Сын, выйдем. Дамы, простите нас, всем приятного аппетита. Мы
скоро вернемся.
Дядя Гриша встал из-за стола с ледяным спокойствием, отставив
стул назад.
Давид скривился и поднялся следом за своим папой. Швырнул в меня
ранящий душу взгляд. По спине пробежали липкие мурашки похожие на
тараканов. Я сглотнула комок в горле, не разрешая себе реветь при
нем.
