— Мама.. – слышу снизу писк Демьяна и перестаю в страхе озираться.
— Да, милый? – вижу, что говорить ему неудобно, но он очень явно показывает на штаны. Все понимаю без слов. В этом сборище богатых и знаменитых, от которых я давно отвыкла не удобно и мне. Что уж говорить про трехлетнего малыша.
Веду его в туалет и хочу зайти с ним, но его острый взгляд меня останавливает. Точно такой же как у отца.
— Хорошо, ты уже взрослый, иди сам. Только…
— Руки мыть, — кивает он и скрывается за дверью, а я снова озираюсь. Высокие потолки с лепниной. Люстра, стоимость которой под несколько тысяч баксов. Вышколенные официанты. Раньше это был мой мир, но я ни на мгновение ни пожалела, что оставила его. Теперь у меня есть сын от любимого человека, как бы я его до сих пор ни ненавидела.
Слышу как смывает вода, как шумит напор в раковине и с улыбкой отворачиваюсь. Маленький и взрослый одновременно, он уже считает себя моим защитником.
Смотрю вверх на балкон и замираю. Застываю как каменное изваяние, чувствуя как сердце совершило последний удар и остановилось.
Сколько бы лет не прошло, сколько бы дорогих костюмов и причесок он не сменил, я всегда его узнаю. По прищуренному хищному взгляду, по линии скул, по орлиному носу, по плечам, что казались всегда непропорционально широкими. Максим Одинцов все такой же. Любимый. Ненавистный. Желанный. Под руку с очередной шлюхой, не знающий, что я от него забеременела и родила сына.
— Убью Давида, — шиплю себе под нос и отворачиваюсь от прожигающего платье взгляда и хочу захлопнуть дверь в которую выходит Демьян, понимая, что сейчас вскроется ящик пандоры.
— Мама, я все…
Наверное он мог не понять, что это его сын. Но разве хотя когда нибудь Максим отличался несообразительностью?
— Лана! – слышу я пронизывающий до костей крик и осознаю, что вот сейчас я не готова ничего рассказывать, объяснять, кажется, я просто хочу исчезнуть и не смотреть в его выпивыющие душу глаза.
Подхватываю ничего не понимающего Демьяна на руки и бросаюсь бежать. Я всегда от него бегу. От любви. От порочного желания. От жестокости. Бегу сквозь разодетую толпу, не обращая внимания на яростные окрики и вижу спасительный блеск своей старенькой хонды. Открываю дверь щелчком брелка, почти закидываю свою кровиночку в салон.
— Мама!
— Тихо, тихо милый. Это игра такая. Догонялки.
Только закрываю дверь, завожу с первой попытки двигатель как стекло машины сотрясает удар. Раз. Второй. И я пытаюсь вдавить педаль в пол, но он словно зверь держит ручку, не дает мне тронутся.
И я поворачиваю голову, смотрю в бесовские глаза и тону в них, вспоминая ослепляющую сладость объятий, горечь расставания, стыд за вранье. Все в одно мгновение как перед смертью. Не могу. Не сейчас. Я только наладила жизнь, я не готова пустить в нее сына дьявола. Не готова, Макс! Отпусти! – кричу мысленно. Но разве его проймешь жалостливым тоном? Он слишком много пережил.
— Открой эту долбаную дверь! Лана, сука! Открой! – орет он сквозь стекло, уже готов вырвать дверь, но его отбрасывает подоспевший Макар Черкашин и я рву когти. От него. От себя. От прошлого, в котором я была так счастлива. И несчастна
На шесть лет ранее пролога
— Ты их знаешь?
— Даже не собираюсь. Это отбросы общества. Возятся как свиньи в грязи, — морщит Виталик красивое лицо, отворачивается, но я вижу, как его заинтересовала драка, мимо которой мы шли.
Впервые, наверное, я с ним не соглашусь.
Эта схватка непохожа на возню в свинарнике, скорее, на столкновение двух хищников.
Двух яростных животных. Огромного медведя и резкого, жестокого тигра. Медведь машет лапами, пытаясь загрести тигра, но тот ловко изворачивается.
В усмешке скалит зубы. В игру играет. Заманивает. Заставляет выдохнуться соперника.
