Тумар – так назвал его старый табунщик, веря, что Тумар станет оберегом для своего хозяина. Едва встав на ещё неокрепшие, но уже стремительные ноги, жеребёнок показал свой особый нрав. С первых дней было ясно: это необычный жеребец. В его крови бушевал ураган, а в глазах отражались бескрайние степи. С двух лет Тумар обгонял всех молодых жеребцов, а когда ему исполнилось четыре, он впервые вышел на настоящие скачки. Никто не верил, что этот ещё не зрелый скакун сможет дать бой маститым чемпионам, но Тумар рванул так, словно за ним гналась сама буря. Он выиграл свой первый забег, затем второй, третий… Им восхищались. Его боялись. Его называли «ветер в гриве». Тумар был жеребцом редкой красоты. Его шерсть сияла черным атласом, словно ночное небо без единого облачка. На солнце его гладкий, как шёлк, круп отливал темным серебром. Высокий, с мощными мускулистыми ногами, он выделялся среди других скакунов своей статью и грацией. Но самым завораживающим в нем были его ноги – все четыре белоснежные, как снег на вершинах гор. Казалось, что он не бежит, а парит над землей, оставляя за собой только легкую пыль. Люди говорили, что это метка самой судьбы – такой конь рождается раз в столетие. Грива и хвост Тумара были густыми, длинными, развевались на ветру, словно черное пламя. А глаза… Глубокие, тёмные, с живым блеском, в котором горела необузданная сила. Когда он вставал на дыбы, казалось, что перед тобой древний дух степи, пробудившийся от векового сна. А когда мчался – был похож на чёрную молнию, скользящую над землёй. Этот конь был рождён для побед. С первых лет жизни он показывал невероятную скорость и выносливость. Но его величие раскрылось в полной мере, когда он впервые вышел на ипподром. Тогда, под ослепительным солнцем, он встал на стартовую линию среди лучших скакунов, но никто даже не подозревал, что этот черный жеребец с белыми ногами станет легендой.
– Итак, у нас остаётся последний круг! – раздавался голос диктора над ипподромом. – Каких-то считанных метров не хватает остальным жеребцам, чтобы настичь непревзойденного Тумара!
Диктор говорил срывающимся голосом, закуривая очередную сигарету в задымлённой кабинке комментатора. Он и сам уже давно знал, что исход гонки предрешён. Трибуны гудели, словно штормовой ветер в степи. Кричали, визжали, свистели. Люди вскакивали со своих мест, вытягивали шеи, одни размахивали шляпами, другие сжимали в руках билеты, как будто хотели впитать этот момент в себя. В этот период Тумара знал каждый. Плакаты с его изображением висели повсюду: на стенах магазинов, на афишах у ипподрома, даже на детских тетрадях. Он был народным любимцем, гордостью и вдохновением. Тумар летел по беговой дорожке, его копыта едва касались земли. Грива развевалась черным пламенем, а белоснежные ноги мерцали, словно молнии. Казалось, что сама степь вложила в него свою неукротимую силу.
А в это время, на самой беговой дорожке, Тумар напрягал каждую мышцу, выгибая шею вперёд, словно стремился разорвать сам воздух перед собой. Его дыхание становилось тяжелее, грудь вздымалась всё выше, но он не позволял себе сбавить темп. Забег подходил к концу. До финиша оставалось каких-то несколько десятков метров. Грива, развевающаяся, как чёрное пламя, мелькала в ритме ударов копыт. Белоснежные ноги, сияя в лучах заходящего солнца, словно разрывали пространство. Ему навстречу неслось торжество победы – ревущие трибуны, звуки фанфар, гордость, впитанная в стены ипподрома. Но с каждым шагом тяжесть в теле нарастала. Было непривычно трудно. Жокей наклонился ниже, отпустил поводья, будто требуя ещё большего рывка. Тумар чувствовал, что его тело работает на пределе. Но останавливаться было нельзя. Он вложил в последний рывок всё, что у него было. Копыта громко били по земле, оставляя за собой облака пыли. Последние метры – последние мгновения перед триумфом.
