– Нет… Да нет… Нет… Нет же! – старательно выговаривая каждое отрицание, произнося каждое последующее с ещё большим ударением и почти выкрикивая последнее, Виктор пытался заглушить нарастающее головокружение, которое ударило по перепонкам, заставляя его краснеть и создавая видимое давление по всему лицу.
Он отвёл взгляд от листа, который держал в руках, резко вниз. Пол начал слегка покачиваться. Подняв глаза выше, он заметил, что в окне потемнело, хотя часы в комнате намекали на полдевятого утра. Он сразу сообразил, что потемнение вызвано колоссально возрастающим давлением, схлопывающим поступление света по краям глаз. В мгновение он почувствовал, что уже точно не выдержит. Он принялся натужно открывать и закрывать глаза, из-за чего всю комнату теперь наполнили из ниоткуда возникающие, разбегающиеся и исчезающие маленькие световые пятнышки. Он распахнул окно, рухнул всем телом на стул, стоящий в непосредственной близости, и вдохнул так сильно, словно собирался через секунду нырять на какую-то непостижимую, рекордную для человека глубину. Зажмурился и задержал дыхание. Наконец, открыв глаза и выдохнув, он снова посмотрел на лист, который всё это время держал в руках.
«Всё, – подумал он, – даже если я его прямо сейчас сожгу, это знание тут». Он демонстративно поднёс указательный палец к виску, а затем обхватил голову обеими руками, стараясь осилить происходящее и придать направление тому гигантскому потоку мыслей, который, словно прорвав дамбу, выплеснулся наружу. «Оно выведено. Тут. Невероятно. Получено. Точно? Да-да! У меня в руках. Сейчас. В мозгу. Не стереть и не забыть. Месяцы, годы. Нет противоречий. Сколько бессонных ночей. Просто сумасшествие какое-то. Это… Это непостижимо просто», – он сдался и уже не старался подбирать слова к мыслям, толпившимся на краю его сознания.
Именно сейчас Виктор вдруг резко почувствовал, насколько устал. Он искренне удивился этому. Ведь всё это время, пока мечта, мысль, смелость и упорство двигали его вперёд, он даже не замечал, как вокруг смеялись дни и ночи, как целиком погружённый в труд всей своей жизни и поглощённый поиском, он заглушал любые проявления усталости. Теперь же его просто валило с ног: сильно болели спина и шея, ныли плечи, в глазах, покрасневших и сухих, всё начало расплываться. На мгновение он подумал, что такой резкий перепад в сторону крайней усталости – верный признак успеха и правильности его решения: окончательного, математически точного, недвусмысленного, выверенного и в высшей степени элегантного. Он бился над ним все четыре года с момента начала аспирантуры. «И он его нашёл. Гений», – отозвался он о самом себе в третьем лице. Но почти сразу же сменив тон мыслей, он решил, что именно переутомление нашёптывает ему картины славы, которые пронеслись в его воображении. «Нобелевка. Новый мир. Мир для всех. Расцвет человечества. Звёзды. Нет. Стоп. Ещё раз, в сотый, в тысячный раз всё перепроверить», – одёрнул он самого себя.
Но усталость брала своё, мысли стали размываться, и он поневоле начал путаться в них, всё больше отвлекаясь на вид из окна. Привычное освещение, характерное для непривычно безоблачного утреннего Петербурга в сентябре, вернулось. На улице всё было как всегда, по-старому. Он обратил внимание на стройный отряд школьников, ведомый двумя преподавателями, то и дело что-то подсказывающими сопровождающему их маленькому роботу на гусеничном ходу – стандартному компаньону образовательных прогулок на природу. Им на встречу, объезжая на электросамокатах, будто грациозно обплывая, двигались доставщики еды, у каждого из которых на голограмме, создаваемой монитором самоката, красовалась пёстрая реклама кампании, отвечающей за доставку вкусностей. Чуть дальше привычным стуком колёс напомнил о себе трамвай, проходящий неспешным тактом по Садовой. Им мало кто пользовался из-за явной медлительности, но так как за громоздкой допотопной оболочкой скрывался встроенный обновленный автопилот, да еще и с нулевым загрязнением воздуха, администрация города решила сохранить этот музейный экспонат на колесах, облепив его к тому же голо-вывесками всякой всячины. Из больших динамиков на дронах, летающих по строго заданным повторяющимся маршрутам, доносилось привычное и приятное слуху пение птиц.
