Глава первая
Поминки по пикету
Столовая в этом здании не изменилась с советских времен: на кафельном полу стояли пластиковые, пожелтевшие от времени столики, и чтобы добраться до кассы, надо было отстоять шевеляющуюся и кашляющую очередь. На алюминиевых полках, вдоль которых двигалась очередь, чах салат из свежих огурцов бледно-синюшного цвета, щи капустные и куриные котлеты, обильно залитые соусом. Цветом соус напоминал боевой прикид омоновца и употреблялся с той же целью, а именно – для камуфляжа.
Денис Черяга, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры, опасливо обошел котлеты стороной и удовольствовался салатом и булочками. Свой трофей Черяга отнес к пластиковому столику близ окна, раздобыл бледную гнутую вилку времен пуска Саянского алюминиевого завода, и начал есть, задумчиво обозревая унылый пейзаж из московских крыш, просвечивающий через заросшее жиром окно столовой.
Денис Федорович был еще молодой человек, лет тридцати двух, немного ниже среднего роста и такой щуплый, что друзья в прокуратуре шутили насчет того, что тонкостью талии он мог бы поспорить с фотомоделью. Однако тонкие его запястья переходили в широкие не по размеру ладони, и костяшки длинных, аристократических пальцев были покрыты характерным мозолями человека, который часто лупит по груше и много отжимается на кентусах. Лицо у Дениса было обманчиво спокойное, с широкими скулами и твердым лошадиным подбородком, и васильковые глаза прятались за широкими стеклами очков. Это было лицо человека, занимающегося самым паршивым, что есть в человеческой природе – а именно этим занимался Черяга.
Денис Черяга специализировался на маньяках.
Так уж получилось, что первое дело молодого следователя было связано именно с подонком, душившим женщин в лесополосах вдоль железных дорог. Дело было неожиданно быстро раскрыто, Черягу заметили, и через несколько лет он, несмотря на молодость, был произведен в «важняки». Однако фронт работы остался прежним: начальство спешно высылало его туда, где обнаруживались изуродованные трупы женщин и подростков, и за свою недолгую карьеру Черяга навидался бессмысленной жестокости не меньше, чем если бы он провел все это время в Чечне или в Бейруте.
Напротив Черяги на стол шлепнулся поднос, заставленный целой кучей блюд, и басистый голос пророкотал:
– Привет, Данька! Ты, говорят, завтра в Чернореченск едешь?
Черяга поднял голову: рядом с ним разгружал свою жратву веселый и толстый Горчаков из соседнего отдела.
– Да. Завтра.
– Что – с Ахметовым?
Вот уже второй месяц по всей Руси Великой бастовали шахтеры, перекрывая железные дороги и приводя в отчаяние местные администрации, и Александра Ахметова во главе следственной бригады отправляли в Сибирь разобраться, куда же все-таки делись шахтерские деньги.
– Нет. Ты же знаешь мою специализацию, – усмехнулся Черяга, – какие там шахтеры! В отпуск на свадьбу. Брат женится.
– Брат? А я и не знал, что у тебя брат есть.
– А я и сам забыл.
– Что так?
– Двадцать лет парню, – сказал Черяга, – три года сидел, сначала как малолетка, а потом… В общем, год назад вышел.
– И чем же он сейчас… занимается?
– Не знаю. Мать клянется, что поумнел. Очень просит на свадьбу приехать.
– А на чем же ты поедешь? Там же дорога перекрыта.
– На машине. Мать просила плиту для новобрачных купить. Японскую. Они, здесь, в Москве, дешевле. Как раз в багажник влезет.
Горчаков поднял голову и заорал:
– Эй, Сашка! Иди сюда.
Через мгновение к обедающим подошел Александр Ахметов – тот самый следователь, которого посылали по душу шахтерских посредников.
– Ты когда в Чернореченск едешь?
– На следующей неделе, – сказал Ахметов, – раньше не получится.
