— Мамотька, я замейзла.
“Нельзя останавливаться”.
Это не слова, это мысль, и мысль на самом деле бредовая. Я ведь
знаю, что Герман уехал к любовнице, а после неё утром, сразу на
работу поедет.
Но… Вдруг Наталья Дмитриевна не выдержит. Вдруг побежит к своему
мужу, начальнику охраны, сознается, что вывела меня вместе с
ребенком через задний двор.
— Мамотька…
Голос Аси дрожит, и сама она дрожит, льнет ко мне всем своим
телом. Я все-таки останавливаюсь, и стаскиваю с плеч кардиган.
— Мамотька, а ты?
И пусть Асенок лепечет, все равно в её глазенках плещется такое
искреннее беспокойство, она гладит теплыми ладошками мои быстро
покрывшиеся мурашками плечи.
— Ничего, солнышко, мне не холодно, — шепчу я, подтягивая
длинные рукава на тонких ручках малышки. Вру, конечно. Но сейчас,
после пяти лет брака, я уже самым лютым образом ненавижу все эти
кофты и водолазки. Все, что с длинными рукавами. Потому что если я
их надеваю, значит — снова прячу синяки.
“А сейчас, значит, дочери прячешь?”
Сглатываю эту мысль. Она подлая и злая. Неправильная. Ничего я
Аське не прячу. Как раз наоборот. Из-за её синяков мне так люто
хочется плакать. И сильнее начинает жечь внутри мысль — нужно идти
быстрее.
Потому что я шагаю по узкой дороге посреди леса.
Потому, что всякий раз когда я думаю, что точно знаю, как
поведет себя мой муж — он выкидывает какой-нибудь очередной
фортель. Будто бы я ни дня рядом с ним не должна проводить
счастливой. Только в страхе.
Потому что, чем быстрее я доберусь до шоссе — тем больше шансов
у меня будет поймать попутку. Лишь бы за проститутку не приняли,
боже…
Как назло, мелкий, казавшийся абсолютно безобидным дождь-туман,
начинает частить и мне снова приходится остановиться. С содроганием
достать из рюкзака, крохотного дамского рюкзака запиханную в самый
последний момент желтый Аськин дождевик. Надеть его на Асю, которая
кочевряжится и начинает канючить.
— Мамотька, я утала. Подем домой. В коватку.
— Погоди, зайка, — улыбаюсь немеющими губами, — мы еще немного
погуляем.
— Не хотю! — хнычет Асенок, топая ножками по земле, — хотю в
коватку. Хотю Мотю.
— А Мотя тут! — вытаскиваю из рюкзака последнюю вещь, что туда
поместилась. Дурацкий пестрый раскрашенный под леопарда кот,
которого моя дочь просто обожает. Ради него пришлось пожертвовать
бутылкой воды, которую так-то тоже стоило бы взять.
Обрадованная игрушкой Ася успокаивается и позволяет мне снова
взять её на руки. Только я и пары шагов не успеваю сделать по
обочине, когда слышу то, что заставляет мое сердце содрогнуться в
ужасе.
Звук мощного мотора.
Означавший для меня только одно — мой муж едет мне навстречу. И
вряд ли он будет рад узнать, что его непослушная женушка решила
сбежать из дома.
Я бегу.
Хотя, если быть точнее — я скатываюсь как заяц вниз по склону.
От дороги в кусты, огромный раскидистый, густой, такой
обнадеживающий куст. Падаю за ним на землю, прижимаю к себе
Аську.
А она, напуганная моей резкостью, конечно же начинает
хныкать.
— Тише, тише, заинька, — умоляю, а в горле все больше
разрастается ледяной ком страха, — мы просто играем в прятки.
Чуть-чуть поиграем и пойдем дальше гулять.
— В пьятки? — Аська насупленно морщит нос, и трет его
испачкавшимся в пыли кулачком.
— Да-да, в прятки, зайка, — шепчу и обнимаю её руками
крепко-крепко, — сейчас мы посидим тут тихо-тихо, как мышки. И
будем молчать. Поняла меня?
Асенок сводит бровки, хмурится — и я сама чувствую как гулко
гудят в моей груди нервы.
Она устала. Она просится спать. Она не захочет играть. Даже в
прятки. Она…
— Холесе, — шепчет Асенок заговорщически, прижимая палец к
губешкам, — как мыски!
— Да-да, как мышки, солнышко, — сама себе зажимаю рот, хоть и
понимаю, что мой лихорадочный шепот вряд ли будет слышен из машины
несущейся на полном ходу. Но когда тебя колотит от страха —
кажется, что выдаст даже слишком громкое биение сердца. И кажется
даже, что спрятаться за кустами было плохой идеей. Они не такие и
высокие как мне казалось с дороги, и Аськин желтый дождевик
наверняка ярким пятном светит сквозь редкие листья, и…
