Утро, спланированное до мелочей, повторяющееся изо дня в день —
это не скучно, это порядок. Подъем в семь-тридцать, получасовая
растяжка, на завтрак — овсянка из мультиварки, горсть черники и
апельсин.
Брюки-кюлоты, шелковый черный топ-комбинация, белый жакет.
Никаких украшений, никакого макияжа, только помада. Алая, яркая,
такая, что режет глаз.
Я точно знаю, что если Он вернется сегодня — встретит меня с
работы и будет сцеловывать мою помаду, и лишь когда не оставит на
моих губах ни капли красного, лишь тогда остановится. Это тоже
традиция. По которой я, черт побери, скучаю. Даже нет, я без неё —
задыхаюсь. Но это терпимо, это привычно, это часть ритуала
ожидания. Тем упоительней будет момент воссоединения.
Я неизлечима, наверное. Нормальные женщины не любят свой день
рождения, особенно когда тридцатник стучит пеплом в твоем сердце. А
я люблю. Хотя мне до тридцатника еще шагать и шагать. Годик. Или
два. Не скажу сколько, сами угадывайте. Одна свечка на кексе,
кстати, это вообще не потому, что я стесняюсь возраста, это потому
что, ну, больше на кекс просто не влезет, а больше одного кекса мне
нельзя. Даже по праздникам. И этот-то кекс выпедрежный, из
амарантовой муки, шоколадный, м-м-м. Если бы Танька вчера не
приперлась и не поиздевалась над моей кухней, вкусняшек мне сегодня
бы не было. Настоящий братан, иначе и не скажешь.
Правда, посуду мыла все-равно я, увы. Такое вот у нас с Танькой
разделение обязанностей, если она готовит на моей кухне.
Вообще, сегодня день рождения, и по идее можно было бы достать
из шкафа платье, но… Но нет. Я, конечно, очень надеюсь, что Он
все-таки приедет именно сегодня, это был бы отличный подарок от
судьбы, но… Но если нет, то я буду чувствовать себя глупо. Быть
женственной для Него — имело смысл. А для себя или для коллег,
которых сегодня надо было поиметь до сдачи номера — а какой
семантический смысл? Я и так знала, что расстегни пару пуговок на
груди — и мужик от секса не откажется. И абсолютно похрен, что там
на мне — платьишко, или армейская шинель. Была бы у меня нужда
чесать самооценку — может, и носила бы. Но мою самооценку мог
потешить одобрительный взгляд только одного мужчины. А его, увы, на
моем горизонте пока не наблюдалось. Хотя внутри мечтательно
подпрыгивали розовые зайчики. А вдруг, ну, вдруг же?
— Доброе утро, Светлана...
Встретить в лифте Альбину Григорьевну, старшую по дому — хороший
знак: значит, я не опаздываю и даже успеваю взять кофе. У Альбины
Григорьевны на руках скотч-терьер, я традиционно чихаю, аллергия,
раздери её Ктулху, всегда настороже. Чихаю, ловлю виноватую улыбку
Альбины Григорьевны, пожимаю плечами, поправляю на плече рюкзак. Не
знаю, как люди ходят с сумочками меньшего объема, они что, кроме
ключей и карточки с собой вообще ничего не берут?
— Светик, привет, какой тебе сироп сегодня?
Оля-бариста, девочка-мальчик, ну, я-то знаю, что она девочка, но
первую неделю её работы я нарочно не знакомилась и размышляла —
какого же пола это дивное андрогинное эльфийское создание, будто
сбежавшее из японской манги.
— Кокосовый, Оль. И побольше.
И пусть у меня все к чертовой матери слипнется. День — осенний,
паршивый, серый. Машина на техосмотре, увы, и я совершенно не по
привычке спускаюсь в метро. Люди мрачноватые, а мне хочется
улыбаться. Мне всегда хочется улыбаться, когда я представляю, что
выйду после работы, а у редакции меня будет встречать Он. И пусть
не встречает, пусть эта надежда откладывается каждым вечером на
следующий день, но рано или поздно — Он вернется. Он обещал, в
конце концов.
Ей богу, столько лет, и настолько ванилька. Хотя на самом деле
все оправданно.
— Светочка, Звягинцев на больничном. Ногу сломал, — отнюдь не
радостно улыбнулась мне Ирочка, секретарь в общей приемной,
передавая мне папку со входящей корреспонденцией..
