Лес был тих.
Так тих, как бывает в самом конце зимы – когда снег ещё лежит, но в воздухе уже слышится капель.
Деревья стояли неподвижно, будто слушали под землёй, как там, в глубине, просыпаются корни.
Воздух был чистым, колким, но не злым – словно зима уже уступила весне, просто ещё не призналась в этом.
В расщелине между двумя камнями, под корягой, укрытой мхом и еловыми лапами, лежала волчица.
Её звали Нола.
Она была тиха и сосредоточена. Не спала, не дрожала – просто ждала.
В её теле шевелилась жизнь. Она чувствовала это отчётливо. Пятеро.
Трое – сильные, тяжёлые, с мощным давлением изнутри. Двое – лёгкие, как ветер.
Каждую зиму в стае кто-то рождался. И кто-то уходил. Это был закон леса.
Нола знала его. Но знала и другое: каждый приход – это свет. И сегодня – будет свет.
Первый появился ближе к ночи.
Мокрый, почти прозрачный, слипшийся, с тихим крохотным вскриком.
Потом – второй. Третий.
Их тела жались к её шерсти. Они не видели и не слышали, но уже тянулись к теплу, к её запаху, к её дыханию.
Потом – четвёртый и пятый. К утру все пятеро были рядом.
Они дышали. Двигались. Царапались лапками.
Нола лизала каждого по очереди – долго, терпеливо.
Она запоминала запах каждого щенка, вкус, едва ощутимые различия.
Два брата и две сестры – Грин, Скир, Лиа и Сафа.
И Тар – тот, кто первым успокоился и уснул, уткнувшись носом в сердце матери.
2
Наступило утро.
Снег ещё лежал глубоким ковром, но воздух был полон света.
Где-то наверху, на тонких ветках, таяли капли и падали вниз с тихим звоном.
Лес дышал: не весной ещё, но надеждой, что скоро станет тепло и жизнь в лесу оживет новыми красками.
Нола осторожно вышла из логова.
Потянулась, вытянула лапы, встряхнулась.
Её тело было уставшим, но наполненным какой-то глубокой, древней радостью.
Она остановилась, прислушалась. Всё было спокойно.
И тогда – впервые за ночь – она позволила себе просто постоять. Под солнцем.
Скоро из-за кустов появился он.
Большой, широкоплечий, с густой тёмной шерстью и тяжёлым шагом.
Он был не только вожаком стаи.
Он был её спутником. Её равным. Отец её детёнышей.
Он подошёл молча, но в его глазах не было ни хмурости, ни отчуждения.
Он ткнулся носом в её щёку. Она мягко лизнула его в ответ.
– Всё прошло? – спросил он.
– Да, – ответила Нола. – Пятеро.
– Сильные?
– Очень.
– Все живы?
– Все.
– Тогда я счастлив, – сказал он. Просто, без лишних слов.
Они помолчали, стоя рядом, касаясь боками.
Солнце тихо стекало по их спинам.
– Пойдём внутрь, посмотришь на наших малышей. – предложила Нола.
Он кивнул.
В логове было тепло. Через расщелину пробивалось утреннее солнце.
Волчата теснились в углу, копошась, дыша, поскуливая во сне.
Нола легла рядом, и Вождь – отец – склонился над малышами, внимательно вглядываясь в каждое крошечное тело.
– Вот, смотри, – прошептала Нола.
– Сафа – быстрая. Уже вчера она пыталась укусить за хвост Лию.
– Лиа – наоборот, прячется за всех. Тихая. Как вода под снегом.
– Грин – шумный. Пихается, толкается, как будто всё время идёт вперёд.
– Скир – добрый. Он когда кусается – это как щекочет. Осторожно. Будто извиняется.
Она замолчала.
Потом прижала морду к пятому.
– А этот… – она чуть помолчала. – Этот другой. Он не пищит. Не тычется. Но он всегда рядом. Как будто знает, где тепло.
Она подумала. Потом посмотрела на своего спутника.
Они оба посмотрели на Тара.
Тот спал, крепко, спокойно, уткнувшись носом в шерсть матери.
И в его сне было что-то особенное. Но что именно – ещё никто не знал.
3
Прошло две луны.
Снег почти весь ушёл, и лес стал другим. Он шуршал, тёк, звенел.
Волчата, родившиеся в конце зимы, теперь вылезали наружу – вытягивались на солнце, копошились в траве, бегали, падали, кусались.
