Максим Евгеньевич Лебедев, подполковник вооруженных сил Советского Союза, широко шагал по скудно освещенной Первомайской. На улице было пустынно. О существовании людей напоминал разве что свежеуложенный асфальт, по которому еще каких-то полчаса назад разъезжал каток. Рабочие явно трудились сверхурочно, почему-то решив во что бы то ни стало покончить с благоустройством Первомайской до наступления завтра. Не смогли. От цели их отделила какая-то жалкая пара метров. Рабочий класс, как водится, повздыхал над несбывшимся, поискал виноватых да и махнул рукой, так никого всерьез и не обвинив.
В еще не остывшем после жаркого дня воздухе стоял густой запах гудрона, который не разбавляло даже легкое дуновение ветерка.
Через несколько размашистых шагов штиль сменился влажным, неприятным сквозняком, будто кто-то открыл форточку окна, выходящего на помойку.
Вместе с порывом ветра до подполковника донеслось неуверенное:
– Лебедев?
– Он самый, – прищурился Максим Евгеньевич, вглядываясь в темноту Нестрашного переулка – С кем имею честь?
Вместо ответа его собеседник сделал шаг вперед и несмело улыбнулся.
– Кого я вижу! – рассмеялся Максим Евгеньевич, – Какими судьбами в нашем захолустье, дружище?
Услышав последнее слово, человек из Нестрашного скривился, как от зубной боли. Такое выражение на лицах людей появляется только в двух случаях: как, собственно, признак зубной боли или как отражение чистой ненависти, бушующей внутри. Оперативнику с двадцатилетним стажем это было хорошо известно.
Лицо собеседника за долю секунды вернулось в норму, и он поспешил ответить:
– Решил открыть небольшое дело. Для души, так сказать.
– А чем занимаешься, если не секрет? – поинтересовался Максим Евгеньевич, доставая из кармана портсигар и протягивая его человеку из Нестрашного, – Угощайся.
– Бросил, – с гордостью отчитался собеседник, – С появлением нового хобби я вообще много чего бросил. Престижную работу, трешку в Ленинграде… Жену. Можно сказать, стал новым человеком!
Собеседник хрипло рассмеялся, скривив губы в знакомом оскале. Максим Евгеньевич ограничился деликатной улыбкой. Извлекая из кармана портсигар, он будто невзначай выставил вперед правую ногу и теперь пружинисто на нее опирался, ожидая малейшего проявления реальной угрозы. Четких опасений у подполковника не было, но бегающие по спине мурашки не давали расслабиться.
– И все-таки? – подал голос Максим Евгеньевич.
– Работаю с детьми, – отозвался человек из Нестрашного, – Пока результаты скромные, но начало положено.
– Дело хорошее, – рассеянно улыбнулся подполковник, убирая так и не открытый портсигар обратно в карман, – Дети – наше все. У самого сын подрастает. Через несколько лет уже в армию…
– А сам чем занимаешься? – перебил собеседник, – Все тем же?
– То тем, то этим, – загадочно улыбнулся Максим Евгеньевич.
– Геройствуешь понемногу? – оскалился человек из Нестрашного, – От такого отвлекать грешно. Да и мне уже пора.
– Бывай… – Максим Евгеньевич осекся, так и не озвучив слово «друг», застрявшее в горле – Бывай, в общем.
– И тебе не хворать, – ответил собеседник, делая шаг назад – обратно в темноту.
Максим Евгеньевич облегченно вздохнул, подобрался, расправил плечи и вернулся на прежний курс. К дому, к семье. Он успел отойти от переулка всего на несколько шагов, когда его окликнули.
– Эй, герой! – донеслось из-за спины.
Голос принадлежал недавнему собеседнику, но в нем больше не было ни намека на радушие. Только издевка, пренебрежение и торжество.
Повинуясь въевшемуся в подкорку инстинкту, подполковник крутанулся на месте, пригнулся и… Первомайскую озарила яркая синяя вспышка, а на месте, где только что стоял подполковник Лебедев, оказался лишь ворох одежды. Скоро тряпки были в руках человека из Нестрашного, который поспешил вернуться обратно в свое сырое, замшелое логово.
