Я работаю по ночам. Ночью не так жарко, да и спокойнее.
Который год я приезжаю в это место. Раньше мы каждое лето бывали здесь с родителями. Теперь они предпочитают морские круизы на лайнерах, похожих на плавучие города. А я еду сюда. Не знаю, что манит меня сильнее: зелёные поля и рощи, старое кладбище или, может, Лили.
Копать могилы – необычная работа, но кто-то ведь должен ее делать. Почему не я? Это тяжело, и за это почти не платят. Но я люблю тяжелый физический труд. А деньги? Здесь они не так важны. Говорят, у меня неплохо получается, по крайней мере, мои клиенты никогда не жаловались. Хотя постойте, они же мертвы. Мертвым плевать, в какой яме их закопают. Это важно живым.
Днем я сплю или рисую. Нужно говорить «пишу», так солиднее, но я пока не уверен, что делаю именно это. Рисую я неплохо. Если смогу выдержать экзамены в школу живописи осенью – стану говорить «пишу». Так будет честно.
А пока я работаю по ночам. Местные косятся. Они боятся кладбища. Им невдомек, что в городе, где я живу, ночью на улицах гораздо опаснее, чем на самом старом и зловещем кладбище в мире. Так что я не боюсь. И Лили тоже не боится, храбрая девочка. Она говорит:
– Живые страдают от живых. Мертвые уже не страдают, а значит, и не обидят.
Она много забавного говорит, когда в настроении. Это сразу понятно, будет она говорить или нет. Обычно она приходит и садится за фонарем. Если я вижу, что она нынче не в духе, я к ней не пристаю. Скажу только:
– Привет, Лили, – и копаю как ни в чем не бывало. Она и не ответит, может. Иногда поглядываю на неё. Красивая.
Потом обычно спрошу:
– Не замёрзла?
Она, конечно, не замёрзла, никогда не мёрзнет, хотя на ней только белое платье, совсем легкое. Мне нравится смотреть, как свет фонаря проходит через тонкую ткань. Будто запутался в складках да там и остался. Кажется, она знает, что мне нравится это платье.
