Глава 1 Пять Лет и Бесконечная Тьма
Пять Лет и Бесконечная Тьма
Теплый, липкий воздух позднего лета висел над деревней Боровецк, пропитанный запахом нагретой солнцем хвои, дымком печей и сладковатым гниением болотца за околицей. Пять лет – целая вечность для ребенка, и Элис успела полюбить этот мир: скрип колодезного журавля, вкус парного молока, шершавую кору старой сосны за окном ее избушки. Но была одна вещь, которую она любила больше всего на свете: бабочки 🦋 .
Не просто любые, а те, чьи крылья переливались, как мокрый шелк под солнцем – синие, как глубокое озеро, или огненно-рыжие. Одна такая, огромная, с крыльями цвета ночной сини, усыпанными серебристыми точками, порхала сейчас над крапивой у самого края деревни. Элис, забыв про наказ бабки «не уходить дальше плетня», рванула за ней. Ее тонкие ножки в стоптанных лаптях легко перепрыгивали кочки, соломенно-белые волосы, всегда выбивавшиеся из косичек, развевались. Она смеялась – звонко, как колокольчик, – и в этом смехе, в ее огромных, миндалевидных глазах цвета весеннего неба, в чертах лица, слишком утонченных, слишком совершенных для крестьянского ребенка, таилось нечто… нездешнее. Что-то, что заставляло деревенских женщин креститься, а мужчин хмуро отворачиваться. «Не от мира сего», – шептались они. «Бесовское наваждение». Но для Элис мир был прост: солнце, бабочка, полет.
Бабочка, будто дразня, манила ее все дальше, к темной стене векового леса, что стоял непроницаемым частоколом на краю вырубки. Лес звали Глухомань. О нем шептались страшные сказки на посиделках. Элис знала: туда ходить нельзя. Но синяя искорка была уже у самого края чащи, села на лист папоротника, трепеща крыльями. Всего шаг. Еще один.
Элис шагнула. Ветви, словно холодные пальцы, сомкнулись за ее спиной. Свет, звуки деревни – скрип телеги, лай собаки, крик петуха – исчезли, словно их смахнула гигантская рука. Наступила тишина. Не мирная, а гнетущая, звенящая, прерываемая лишь редкими, незнакомыми щелчками и шорохами где-то в вышине. Воздух стал тяжелым, влажным, пахнущим прелыми листьями, грибами и чем-то еще… животным. Страх, острый и холодный, впервые кольнул Элис под ложечкой. Она обернулась – знакомой тропинки не было. Только бесконечные, толстые, как туловища медведей, стволы деревьев, оплетенные лианами, похожими на спящих змей. Мох под ногами был мягким и мокрым, как язык.
«Бабушка?» – позвала она тихо, и ее голосок, обычно звонкий, утонул в зеленой мгле, не оставив эха. Только тишина ответила ей, став еще плотнее. Бабочка исчезла. Элис почувствовала, как по спине бегут мурашки. Она попятилась, нащупывая путь назад, но все деревья выглядели одинаково. Сумерки в лесу наступали мгновенно. Солнечные лучи, еще недавно пробивавшиеся сквозь купол листвы золотыми столбами, поблекли, уступив место серо-зеленому полумраку. Тени ожили, стали длиннее, зловеще извиваясь между стволами.
Элис заплакала. Сначала тихо, всхлипывая в кулачок, потом громче, отчаянно. Слезы катились по ее не по-детски выразительным щекам. Она прижала к груди своего единственного друга – старого плюшевого мишку Тошку, которого умудрилась не выпустить из рук во время погони. Его стеклянные глазки тупо блестели в сгущающейся тьме. Холод пробирал сквозь тонкую рубашонку. Где-то очень близко хрустнула ветка. Элис вжалась в колючий ствол ели, затаив дыхание. Это не бабушка. Бабушка так не ходит. Это что-то большое.
Она зажмурилась, молясь, чтобы это прошло. Но звук повторился. Ближе. Тяжелый, медленный шаг, продавливающий мох и хворост. Потом – еще один. И еще. Шаги окружали ее. Элис приоткрыла глаза, вцепившись в Тошку так, что пальцы побелели.
В просвете между двумя гигантскими дубами, в двадцати шагах от нее, замерла фигура. Высокая. Невероятно высокая, выше самых больших деревьев, которые она видела. Она была окутана чем-то вроде плаща, сотканного из теней, мха и спутанных, темных волокон, похожих на корни или сухожилия. На голове, там, где должно быть лицо, вырисовывались массивные, ветвистые очертания – рога. Они тянулись вверх, как мертвые древесные кроны, сливаясь с сумерками. Лица не было видно – только глубокая, черная тень под капюшоном из переплетенных веток. Но Элис почувствовала взгляд. Физически ощутила его на своей коже – тяжелый, исследующий, лишенный всякого тепла. Он шел из той черноты, где должно быть лицо. Взгляд древнего, холодного и бесконечно чужого.
