Посвящается моим любимым бабушкам и дедушкам.
Предисловие
… И пускай после мая знойные дни и жгучие вихри, и пускай по болотам в полночь, заманивая путников в гибель, сверкают огни-одноглазы, и полднем Полудницы летят в пыли вихрей, и пускай, чуя мертвых, вопит Карна, и темная Желя несет погребальный пепел в своем пылающем роге…
Алексей Ремизов «К морю-океану»
В этом году на загляденье выдался октябрь, ласковое солнечное тепло напоминает об ушедшем лете, и зима, попугав ранними сентябрьскими холодам, на время отступила, затаилась на берегах студеного северного моря, веет вьюгой над безжизненными вершинами полярных гор.
В подмосковном лесу еще зеленеет трава, ярко-желтые листья не успели потемнеть, но солнечный свет уже свободно проникает под некогда тенистый лесной полог, сосны и березы стоят в его лучах подобно стройным колоннам, а по утрам иней искрится на сухих стеблях полыни и чертополоха.
Я брожу по лесу, наслаждаясь последними теплыми днями, спускаюсь в овраги, дно которых устлано опавшей листвой, поднимаюсь по заросшим молодыми деревьями косогорам, вдыхаю напоенный осенней свежестью воздух. Сегодня семнадцатое октября – день святого Ерофея, – по народным поверьям в этот день лешие прощаются с лесом и до весны проваливаются под землю. Только когда сойдет снег, и на полянах распустятся первые подснежники, хозяин леса вновь вернется в свои угодья.
Русские крестьяне без особой надобности на Ерофея в лес не ходили. Считалось, что в этот день нечистая сила шалит особенно опасно – лешие бегают по лесам, ломают деревья, страшно свистят, хохочут и хлопают в ладоши. Неосторожного человека леший, в лучшем случае, заставит долго блуждать в прозрачном и светлом лесу, а в худшем, – сведет с ума, заманит в болото или убьет упавшим деревом. Долгие века лес был для крестьянина чуждой опасной стихией, со всех сторон окружавшей обжитые пространства деревень.
Только в нашей стране, протянувшейся от древней Беловежской Пущи до бескрайней, беспредельной сибирской тайги, обрывающейся у далекого океана, только в этой великой стране стало возможным столь тесное переплетение природы и человека, стихийного и социального. Наши избы и храмы поднимались среди лесов как их органичное продолжение, как плоть от плоти этой необозримой лесной стихии. Торжественное величие, пронзительная красота русской природы стали основой, на которой вырос великий народ. Наша культура впитала в себя и звонкую прозрачность высоких сосняков, и темную хмарь заболоченных ельников, и первозданную мощь реликтовых дубрав. Мы народ леса, так же как швейцарцы – народ гор, монголы – народ степи, а греки – народ моря. Двойственное отношение к лесу – страх и восхищение одновременно – это культурный код нации, в котором нужно искать причины сложного одухотворения лесного пространства нашими предками. Помимо хозяина леса – лешего, они верили в чащобника – обитателя непролазной чащи, хворостянника, жившего в высохшем, погибшем лесу, боли-бошку, проказничавшего в ягодных борах, лесавок, гонявших опавшую листву по осеннему лесу.
Великие леса, великая страна, великий народ… Трудно, почти невозможно представить свою жизнь без тревожного шума лесных крон в ненастный летний день, без пронизанных ярким солнечным светом грибных опушек, без безмолвия занесенных февральскими сугробами непролазных дебрей.
Но сегодня в лесу леших нет. Никто не раскачивает деревья, не гоняет по ветвям белок, не заводит людей в трясину. Только изредка кричит в зарослях какая-то птица, да с тихим шорохом падают на землю сухие листья. А еще беспрерывно доносится далекий назойливый гул – это автомобили пролетают по автостраде. Подмосковный лес не пугает человека тайнами своих чащоб, он пуст как квартира в приготовленном к сносу доме. Вокруг слишком много людей, машин, домов и дорог.
