Стенька выдохнул. Дым плыл. И вереницы журавлей касаясь крыльями крыш и веток стремились туда, где не кончают сухо и есть чем дышать. Туда, где круги касаются корней сухих осин и лодка, рассекая волну повинуется веслу, где из озера вскипает река, где не едят гусей потроха, где мха. Где олень. Настал день, Стенька вышел во двор. Солнце.
– Где папаха?
И она, доярка из соседнего села, вопросилась.
– Ну як же? Вчерась тут… Сегодня… Сссе… Удои удвоились. Папиросы. Хватит!
Дым плыл. Стенька накинул папаху и двинул в сельский клуб, где намечался сход мужиков. Стенька был роста выше среднего, на голове имел чуп и был лишён одного глаза, носил чёрную повязку. Стеня шёл всё более ускоряя шаг. В планах было обсудить завтрашний день, точнее ночь. Дочь председателя выходила замуж. Обосновавшийся в деревне чухонец верил в традиции своих краёв и праздновать свадьбу намеревался несомнительно в ночь. Дочь давече ветром в грудь бившая о невозможности сего действа, сегодня была готова к веселью. Дым плыл, ветер трепал кудри, Стенька планировал речь, ускоряя шаг. Заборы, околицы пролетали весёлым парадом и, пройдя улицу, спустившись к реке и перейдя мост, он вошёл в клуб.
– Папиросу? – раздался голос Прохор Митрича на входе.
– Сразу к делу.
– Ну…
– Плыви – не плыви, а делать надо. Это не дело – ночь неспокойная близится, это не наше и не про нас. Завтра будет ночной шум, пятница, воскресенье, гульки, пляски и чухонцы в сенях. Что с ней стало? Почему чухонь… или чухонь…? Кто отдал клуб под свадьбу?
– Не я…
Доярка внесла молоко. Стенька, доставая из-за уха папиросу и суя стакан, промолвил:
– Где Зоя встретила чухонца, ответь.
На стене улыбнулся портрет. Свет. Совет встрепенулся. Элла растерянно:
– Эээй… Молоко… Не пролей… – и, уже энергичнее, заплела, – Шли мы значит полем с фермы, воздух плыл, волк выл, конь ржал. Он спал. Она к нему…Ты молоко пей… Ну и вскакивает он, налетел, яки дракон… Кто он? Что он? Не рассказал даже… и сразу про свадьбу, гульки, урожаи… Про венец и мёд, про род. Вот… И скачет… Лось… Як не гость. Я глаза вытаращила, смотрю… А он и танцует, и поёт. Плетёт. Перекрестилась аж… Народ мой, Бог мой, помилуйте
Взгляд девушки нашёл портрет.
– Продолжай
– А она хохочет, глазки строит. Да, говорит… Гульки, урожаи… Да, говорит, танцы… А у самой зрак томный, одурманенный, голос пропал. Да, говорит, свадьба. Тут Брюня наша, секретутка председателя подлетает, папиросу ему суёт. А он по англицки ей… Смоук, говорит. Куба, мол, бери. И сигару из чехла расчехляет. Ууаауу! Брюня жадно… Руками хвать! И в рот. Мой Бог, мой народ… Я стою оцепеневшая. Не курила ж Брюнька… Не баловалась, а тут тянет, всасывает, дыма струи глотает. А он и ей про урожаи. Зоя в дурмане, Брюня в дыму, он конём скачет, ржёт… Солнце меркнет, кажется, как будто. Страхи. Страхи. Страхи. Гоп! Поп! Откуда? С леса видимо… И кадилом ему… Тресь! Ты по что, говорит, мышей пугаешь? Мыши, говорит, они ведь серые. Серые! Понимаешь? Чухонец опешил, побледнел. Какие мыши, говорит… Где я говорит и где мыши… Я стою, ничего понять не вразумею… Думаю, уходить надо. Тут поп ему… Тресь! Уходи говорит, мышь! Я пошла до деревни, в мыслях вся… Что это? Как это? Вразумить не могу… А вечером узнаю от Прохора, что свадьба… Допил молоко? Плоховато мне, пойду я… Крест, крест…
Во дворе дети пускали змея. На земле, в траве нежился Тотошка – пёс. Элла оставила бидон и устремилась в небо.
– Тётенька, держи веревочку!
– Ишь… Мышь! Нет.
– Суда нет
– Элла, вернись! – голос Стеньки одёрнул Эллу. Она поспешила, оставив бидон.
Стенька:
– Нужно! Нужно. Ты всё знаешь.
– Да
Элла двинулась в направлении фермы. Гудела дойка, автолавка ждала молока на приём. Волосы. Они шевелят солнце. Ветер. Да, это ветер. Шапка! Только шапка! Ветер – бедняга! Я Тики-Тави, победивший Нага. Я шляпа! Я гвоздь! Гость? Он незванный. Он вовсе не нужен. Он хуже татарина, он лезет в душу. Хотя татарчата не так и плохи – кадилом им. Тресь! И простились грехи. Кавказские горы, приволжская степь… Лететь! Иго Любви подогнуло монголов, оно же османов схватило за повод. А вот и тропа. Пересекнув лог и поднявшись наверх она вышла к ферме. Солнце! Одуванчики цвели, пчёлы весело жужжа вкушали нектар. Волосы щекотали нос. Мёд! Он ждёт. Ветер! Шапка не спасёт… Чет-нечет, снова грот… Ну вот… Всегда! Резвятся небеса. Где есть пчела там есть оса. Где Дуремар, там автолавка и денег нет и нет подарка. Роса! Приятно босиком. Элла сняла башмаки и двинула по прямой. Гудела дойка. Дым. Увидев её он зажёг фары. Интересно зачем? Интересно… Без молока… Ну ладно. Как вкусно. Здесь. Промолвил он: “Куплю я суточный удой, порозовеешь! Ты! А я! Буду тебя! Тебя! Тебя! А ты доярка, ты дои и мы продлим свои миры. Ты засияешь, так как я. Как я!” Пиала с мёдом на прилавке зацепила мечтательный взгляд Эллы, жар, ботинки на ноги и в путь, тут мака запах, тут уснуть. Тут молока приём за сутки. За децл сил большие мутки. Он удивителен… Но… Я… Ещё вчера, позавчера, еще сегодня шла босой и восхищалась я росой. Тут логотип Ижа заклеен, а за рулем тот самый гений, который в шок поверг меня. Элла осмотрелась. Гудела дойка. Лавки нет. Видать обед. Она направилась к ферме. Хлопья одуванчиков, подгоняемые ветром, летали, щекотали нос. Плыл дым. Гудела дойка.
