Для массового российского читателя стихи Томаса Стёрнза Элиота сделались актуальными внезапно – после распада СССР, когда многие аспекты повседневности стали напоминать описанную в его поэме «Бесплодную землю». Возможно, этим объясняется появление многочисленных переводов из Элиота в 1990-х годах и в последующий период.
На Западе этот поэт тоже отнюдь еще не переместился в область классики – почитаемой, но не читаемой. Его произведения регулярно переиздаются, год за годом продолжают выходить книги и статьи, посвященные различным аспектам его жизни и творчества. Среди этих работ немалое место отводится биографической теме. Во-первых, сам Элиот был человеком достаточно закрытым и в его биографии остается немало неясных моментов, а во-вторых, многое в его творчестве неразрывно связано с биографией – вопреки тому, что публично он это настойчиво отрицал.
«У шкатулки ж тройное дно…» – эти слова из «Поэмы без героя» Анны Ахматовой вспоминаются, когда пишешь об Элиоте. Сам он говорил: «Поэзия – это не отпуск на волю эмоций, но бегство от них; это не выражение личности, но бегство от нее. Однако, разумеется, лишь те, кто обладает и личностью и эмоциями, знают, что значит стремиться от них освободиться».
Бывают творческие люди, которые хотят обогнать свое время. Другие стараются следовать за эпохой, выразить ее дух, air de temps. Третьи пытаются, вопреки всем воздействиям, сохранять в себе нечто неизменное (для кого-то – связь с традицией, для кого-то – с вечностью). Элиот кажется более близким именно к ним. Но дух эпохи так или иначе выражается через всех.
Биография – рассказ об эпохе, сюжетной основой которого является личность. Направление внимания биографа противоположно направлению бегства от времени к вечности, о котором говорит Элиот. Многое в той части его биографии, которая привязана к событийному, историческому времени, имеет тенденцию замыкаться в кольцо. Знаменитая строчка из поэмы «Ист-Коукер» говорит именно это – in my beginning is my end, «в моем начале мой конец». Его предок Эндрю Элиот уехал в конце XVII века в Америку из городка Ист-Коукер на западном побережье Англии. Элиот же, наоборот, вернулся на родину предков – в 1927 году он получил британское гражданство и обрел последний приют в том же Ист-Коукере.
В эпоху переворотов и перемен интерес вызывают преимущественно носители нового, но их значение теряется без хранителей утраченного и строителей мостов. Без хранителей – не с чем сравнивать. Без строителей мостов, не только между старым и новым, но и между крайностями, трудно понять друг друга. Отсутствие понимания – одна из бед, ведущих к катастрофам.
Элиот объединял в себе черты всех трех типов. В поэзии его считали одним из крайних модернистов – но содержанием его стихов в большой мере были утраченное прошлое и утраченная большинством его современников вера, и мосты он тоже строил. Несомненно – между Европой и Америкой, но не только.
Нам известно не так уж много поэтов, окончивших – вполне серьезно – философский факультет. Обращавшихся «Берти» к знаменитому философу Бертрану Расселу (на 16 лет его старше) или окликавшим «Винер» юного гения, будущего создателя кибернетики Норберта Винера. Несколько лет работавших в банке, а потом, на протяжении нескольких десятилетий, директором крупного издательства. Не обойденных славой, причем в достаточно молодом возрасте. Подчеркнем – и при этом оставшихся поэтами.
С какого-то момента Элиот занял такое положение в литературе, что границы, язык, идеология больше не были непреодолимым препятствием для его влияния. Это произошло задолго до того, как на склоне лет ему присудили Нобелевку. Он опубликовал от силы три-четыре тысячи стихотворных строчек, но большинство из них оказалось на вес золота или какого-нибудь еще более драгоценного металла. Маяковский, который сравнивал поиски поэтического слова с добычей радия, напечатал во много раз больше.
