Шасси гулко ударились о бетон и некоторое время стучали по взлетной полосе Анталии. Они словно собирались сорваться с креплений. Самолет заметно потерял скорость. И когда стало ясно, что ничего страшного уже не случится, в салонах «Боинга» раздались аплодисменты.
Стольников, услышав их, с едва заметной улыбкой посмотрел в окно. Ничего интересного. Минуту назад «Боинг» делал вираж над побережьем Средиземного моря, и этот переход с бирюзовой глади на сушу казался мистическим – словно соединилась вновь цепочка, соединяющая его с прошлой жизнью. Вот это было интересно.
Первое время, начав летать гражданскими авиарейсами в начале двухтысячных, эти аплодисменты казались ему выставленной напоказ глупостью, и он чувствовал неловкость, словно сам в этом участвовал. Потом привык. Аплодировали в основном русские. По той причине, видимо, что самолеты без видимой причины падают только в России. Минуту назад было море, а сейчас – пальмы, пальмы и строй самолетов, прилетевших из Германии, Голландии, Польши… Август в Турции манит дешевыми отелями, бесплатным спиртным по программе «все включено» и относительно удобным проживанием в номерах.
За последние одиннадцать лет Саша жил, по крайней мере, в двенадцати таких. Первое время скрываться приходилось в Украине. Когда же команда Ющенко стала внимательнее присматриваться к русским, а случилось это сразу после того легендарного отравления, когда президент в буквальном смысле потерял лицо, наевшись каких-то блюд с тяжелыми металлами, Киев пришлось оставить. Прошлое Стольникова, как и прошлое любого человека, тянулось за ним, обременяло и давило. Нельзя избавиться от прошлого за один день, поменяв паспорт. В прошлой жизни ты оставляешь память о себе, и достаточно легкого посыла, даже запаха любимого одеколона, чтобы однажды на Крещатике прозвучало: «Стольников, это вы?» Сердце Саши сжалось, и он продолжал движение. Но окликнувший был человеком упрямым. Он догнал капитана и схватил его за руку. «Стольников!» Перед Сашей был один из офицеров штаба бригады в Грозном. Как оказался он здесь, одному богу известно. Вероятно, послужил, наелся боевыми дежурствами и вспомнил об украинских корнях.
– Вы ошиблись, – ответил ему Саша.
– Разве? – пробормотал человек и выпустил руку капитана.
В тот же день Саша улетел из Киева и оказался в Турции впервые в жизни. Случилось это восемь лет назад, в мае две тысячи четвертого. Потом было еще несколько подобных встреч, и, что удивительно, происходило это всякий раз за пределами России. Это уверило Стольникова в том, что спрятаться на планете Земля невозможно. Можно лишь оттянуть момент встречи. Зато есть шанс остаться в живых, и он тем выше, чем ты осторожнее.
Оказавшись в самом начале двухтысячных в центре скандала с разработкой керия, Стольников еще не понимал, что отныне его жизнь разделилась надвое: до этого полета на «вертушке» под Ведено, к лабиринту, ведущему в Другую Чечню, и – жизнь после спасения.
Деньги были. Выведя группу из лабиринта, он разделил поровну миллионы Алхоева. Каждому досталось около пяти, и это было хрупкой, но все-таки гарантией спасения. Одиннадцать лет прошло с того момента, когда он, поставив ногу на баул с добычей и глядя в глаза бойцов своего разведвзвода, говорил, почти теряя сознание от усталости:
– Здесь то, что позволит вам оторваться от привычной жизни и исчезнуть для знакомых навсегда. Вы должны сменить фамилии и не появляться на адресах, на которых бывали ранее. Приказать потеряться для родных я вам не могу, но помните: никто из вас сейчас не имеет права заговорить о своих планах. Никто из вас не должен знать, куда уедет и чем займется каждый из нас. Сообщение о своих намерениях в этом лабиринте является смертным приговором тому, кто это сделал. До конца ваших дней вас будут преследовать спецслужбы страны. – Помолчав, Стольников добавил: – По выходе из тоннеля, если нам посчастливится, конечно, выйти, мы разойдемся в разные стороны, чтобы никогда уже больше не встретиться. Единственное, о чем я вас прошу…
