Три судьбы

Сибирский приключенческий роман

© Носатов В.И., 2025

© ООО «Издательство «Вече», 2025

Поезд прибыл в Хабаровск ранним утром.

Выйдя из вагона, я первым делом направился в кассу, чтобы закомпостировать билет на поезд до Москвы.

Кассирша, недовольная тем, что я прервал ее дрему, проворчав: «Ходят здесь всякие…», объявила, что поезд на Москву прибудет лишь через четыре часа с четвертью.

«Это же прекрасно, – подумал я, – времени теперь с лихвой хватит и друга Леху, сложившего свою буйну голову в афгане, помянуть, и в достопамятном для нас храме Рождества Христова свечку за упокой его души поставить.

Возвратившись после кладбища на вокзал, чтобы узнать не опаздывает ли московский поезд, я услышал доносящийся издалека благовест.

«Да это же храм моей юности зазывает меня к себе!» – искренне обрадовался я. И ноги, невольно подчиняясь этому настойчивому переливчатому звону, сами понесли меня по пустынной в этот утренний час Ленинградской улице к животворящему и блаженному для неприкаянной души источнику.

Переливистое благозвучие разновеликих колоколов, исходящее из пустых глазниц островерхой звонницы наземного представительства всевышнего Небожителя, напоминало всем и вся о воскресной службе и порождало в душе волнительное предвкушение благостного общения с невидимым Богом. Неяркий свет, теряющийся средь могучих густолистых деревьев паркового ограда, постепенно просачивался через закопченную осеннюю крону и, скапливаясь над ней, высвечивая то тут, то там плотную гарную муть, двигался на зовущие колокола, постепенно обволакивая свиданное место Божьего духа и жаждущих праведной жизни грешников. Осветление ускорялось с каждой минутой, и вот уже первые лучи вернувшегося из зарубежного круиза долгожданного Светила коснулись величественных куполов храма Рождества Христова, что на Ленинградской, страстно слизывая с них видимую позолоту.

Дзинь-дзон-дзон, дзинь-дзон-дзон, дзинь-дзан… Завораживающий звон и чарующий свет, сливаясь воедино в звенящий свет, увлекают и возносят над землей то ли душу, то ли все тело, ставшее невесомым и крылатым, поднимая все выше и выше; и вот уже оно – гнездо звоново, откуда вылупливаются от ударов чугунных языков близнецы дзиньдзондзини и разлетаются далеко по округе, созывая верующий люд к святому Лику Христа. Еще взмах крылами, еще вираж – и опять паренье, но уже на уровне глаз представившегося мне распятого Мученика, – в них и страдание и блаженство с непонятным простому смертному одновременьем, – мы не боги и испытываем в одноразье либо то, либо это.

Опять взмах, вновь подъем, выше, выше, все дальше от пылающего уже истонченным светом храма, и земля уже внизу поката и обща, без подробностей, разглядный лишь один многоголовый храм в окрестованных светозвенящих шлемах, а в многоцветных нитях, тянущихся к нему слева и справа, лишь угадывается многоликое людское движение; и только орлиные зраки углядят в нем неспешность и солидную торжественность и у молодых, и у старых, и у одиночек, и у пар, и у групп.

Бесшумно парит тело, поет и блаженствует душа в колокольном сопровождении, предвкушая близость Всевышнего.

Дзинь-дзон-дзон-дзинь, дзинь-дзон-дзон-дзинь-дзан…

Но не надобно находиться так долго и в такой близости с Богом, ибо человеку присущи соперничество, зависть и чванливость. Однако общаться с Ним периодически желательно, чтоб не забыть про Него совсем.

Звенящая и истончающаяся пуповинная смычка с ежедневно рожающей и оплакивающей юдолью – Землей – вытягивается из-за облачности, напоминая о возвращении, тем более что двустворчатые резные врата храма растворяются, впуская первых прихожан.

Дзинь-дзон-дзон-дзинь, дзинь-дзон-дзон-дзинь-дзан…