Тритоны

Редактор Лена Маца

Редактор Анна Шкуридина

Художник Настя Лисовец

© Анна Лосева, 2025

ISBN 978-5-0067-3181-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Дым-дым, я масла не ем! Дым-дым, я масла не ем!» Вот мы на фотографии: скачем козлами вокруг огромного гудящего жаром самовара, уворачиваясь от дыма.

Вокруг нас липкая жирная грязь.

Вокруг нас нет никакой географии.

Это новое место. Тут страшные неприветливые осиновые леса и наверху гудит ЛЭП.

Но зато тут можно то, что нельзя больше нигде. Потому что это дача!

Мы радостно прыгаем, мы все время как-то без устали шевелимся. То строгаем палки, то бьем молотком по кривому гвоздю в сарайчике.

Наш сарайчик – единственная крыша над головой среди болотного хаоса.

Хотя я не припомню случая, чтобы мы прятались там от дождя. Мы бы просто там не поместились. В сарайчике стоит соломенный топчан. Больше ничего из мебели туда бы не влезло, даже если бы она была.

На один из боков сарайчика приделан рубероидный навес. Под ним висят городские вещи. Придя на дачу, надо переодеться в ветошь.

Потом, когда все обзаведутся домиками и разобьют огороды, с дачников слетит последний стыд. Закатанные треники и драные футболки (не выкидывать же) или старые плавки на рубиновых от солнца мужчинах. Полуголые и оборванные люди будут перемещать лопатами грунт, выдергивать растения, высаживать растения, заквашивать растения в навозных баках и компостных кучах. Возделывать каждый свой сад кто как может. И в этой новой крестьянской реальности они в своих обносках будут смотреться как-то даже к месту.

И мы будем такими же.

Ну как «мы». Бабушка, дед, мама, папа и брат. Я не в счет, я наблюдаю.

Сейчас, правда, только самое начало: вот наш сарай, а вот мои молодые родители, и тети, и дядя, и дед, и бабушка выехали на природу что-то есть и пить. Сейчас весна и очень много воды. Вокруг голых садовых участков шевелятся некрасивые серые осины, на них почти нет листьев и совсем нет плодов, да и не было никогда.

Ну осины и осины.

Дед раздобыл где-то самовар, вокруг которого мы и скачем.

Мы – это я, мой брат Саша и мой другой брат Андрей, вот он – в буденовке. Андрей опять снял рубашку, и тетя незло кричит, чтоб он надел ее обратно. Через двадцать восемь лет она будет кричать на его похоронах, но сейчас она об этом не знает. И никто не знает, какой страшный может быть у нее голос. Поэтому сейчас все смеются.

Хорошо не знать, что будет потом, потому что ты никогда к этому не готов. Особенно когда «потом» окрашивает все, что было, густым черешневым цветом. Я смотрю на фотографию: вот самовар, вот мы втроем, и один из нас уже как бы взят в скобки.

Перед глазами задрожала пелена вешних вод, как будто и так мало сырости на той фотографии: вон, посмотрите, я в сапогах, и мальчишки в сапогах тоже. Мне уже четыре, Андрею пять и будет шесть, Саше семь.

Я бегаю вокруг самовара, я пытаюсь убежать от дыма. Но дым каждый раз настигает меня, где бы я ни оказалась.

Глаза щиплет от этого дыма, и слезы текут тоже от дыма, и ничем это не остановить. Остается только одно – встать на месте и сказать: дым-дым, я масла не ем. Дым-дым, я масла не ем, дым-дым, я масла не ем.

Все, что есть на даче, построил дед.

Дед Миша живет на даче с мая по осень. Бабушка с ним развелась сто лет назад. И все это время ворчит на него, покупает ему папиросы, чай и продукты.

Летом мы с бабушкой ходим на дачу.

Бабушка называет ее огородом и фазендой. Кто-то называет ее «кишка под ЛЭПом». Добираться туда полтора часа.

И вот идем мы – наш домик в самом конце. Дальше нас только бабка Аня. Издалека видно нашу трубу и дым, значит, дед на месте.

А иногда бывает вроде и дым, а деда нет. Тогда надо вслушаться в природу. Либо слева, либо с участка напротив обязательно донесется громкое нестройное пение. «Ну все, пенсию получил – гуляет», – скажет тогда бабушка.