Сумасшедшие выходные. На одном дыхании. Я выжатый лимон.
Лифт трещит и грохочет, тащит меня на мой родной четвертый этаж. В стеклах деревянных дверей мелькает сетка.
Последний рывок, десяток ступеней, достать из сумки ключи… все. Теперь кажется все. Теперь если даже что-то забыла, уже все. Сбрасываю туфли, сумку надо… пакет… пакет надо в кухню… сумку… Роняю все еще в прихожей, ползу в комнату. Я решительно настроена поставить себя в ситуацию, когда смогу сказать «все» с полным на то правом. Диван, это то, о чем я думала, это мой финиш. Это последняя запланированная гавань для моего угасающего тела. Итак, криво заваливаюсь на мягкую обивку, руку на подлокотник. Голова не эстетично запрокинулась, упала на плечо. И ладно, пусть лежит как ей хочется. Мышцы расслабляются, последний вздох… под лопаткой чешется. Ой, сильно так зачесалось. Не буду чесаться. Вообще не буду двигаться. Сейчас последнее усилие и я скажу «все». Даже вслух смогу.
Спина так чешется.
Банное я ему положила. Белье есть. Костюм, футболки, брюки. Денежку дала. На всякий случай, пусть будет. Двести долларов было, как раз ему сто и мне пятьдесят. И когда я успела пятьдесят долларов потратить? Ничего такого не покупала.
Ну все? «Все»?..
Пятьдесят долларов. А что такое пятьдесят долларов неделю назад. Прошла неделя и я сегодня в «обменнике» поменяла последний полтинник. Нормально? Правда Дане в дорогу дала… Как он там сейчас, француз мой. На самолет, интересно, уже сели? Ну, если даже что-нибудь я и забыла ему положить… а туалетная бумага? Клала, клала, точно. Да даже если что, по триста долларов не зря же собирали, и ему еще дала, купит, если что… стоп, хватит!
«Все»?
Спина так чешется, прямо сил нет. Не буду чесаться. Сама должна пройти. А потом, когда я скажу – «все», надо пойти принять душ. Тем более убираться я сегодня не буду, нельзя пока Даня в дороге. Хорошо, значит сразу в душ. Перекусить надо.
Готовить не хочу ничего. Сделаю бутерброд и чай. Колбаса в пакете, надо убрать в холодильник. Спина чешется, и нога левая зачесалась. Может телевизор включить? Нет, сначала надо поставить точку.
Ну что? «Все»?
«Все»?
Неделя прошла. Как дурной сон схлынули прошлые выходные. Девок след простыл. Матвей, Звездин. Ни от кого, ни слуху, ни духу. Как будто их и не было никогда. А может, ничего и не было?
Я вскочила с места, прошлепала в спальню, выдвинула ящик комода… было. Прямоугольные упаковки зеленых заграничных банковских билетов лежат стройными рядами словно маленькие бетонные блоки. Модельки бетонных блоков, позеленевших от времени на забытом долгострое. И что с ними делать? Надо их спрятать. Все, всегда эти «модельки» прячут. Но куда? И что потом? Вот уж не было забот.
Опять в голове чехарда. Хорошо, что у меня окна в квартире на две стороны. Продувается и почти не жарко. Я убрала колбасу, приняла душ, брожу из угла в угол в майке и шортах. Надо телевизор посмотреть, но не охота. После душа голова как будто очистилась, но все равно… дискомфорт какой-то. И думать не могу и не думать. Ерунда какая-то. Может лечь сегодня пораньше? Завтра на работу. Неужели все дело в деньгах? Я ведь о них даже не думаю. Просто не знаю, что о них можно думать. Но дело в них, они мне не дают покоя. Пока собирала Даньку в Париж, было не до того. Но мысль в голове все равно сидела. Сейчас понимаю, что она была в моей голове постоянно, неотрывно. Забитая, задавленная, загнанная в самый дальний угол сознания, но она была, и как вода камень точила мои нервы. Стоило сбросить основные заботы, как стало ясно, что я измотана этой мыслью, этим «добром», свалившимся мне на голову. Надо ложиться спать… нет, рано, надо посмотреть телевизор… нет, надо перекусить, человек не может без еды. Без телевизора еще куда ни шло, а вот без еды. Поесть можно и без телевизора, а вот телевизор без еды может, однажды, уже и не понадобиться. А впрочем, я съем бутерброд перед телевизором. Отлично.
