Какое-то время я сомневаюсь: случившееся сегодня – повод для грусти или для праздника? Но гололед и порыв осеннего ветра буквально вкатывают меня на ступени магазина.
А вот то, что помимо всего остального я покупаю пирог с маком, торт и бутылку хорошего красного вина – уже исключительно мой выбор. Наверное, чувство вины все-таки подавляется отголосками тихой радости, что и эта агония наконец-то закончилась.
Из магазина качусь осторожно, стараясь не добавить работы травматологам, которые и без меня наверняка зашиваются. Как обычно в нашей стране, никто не подозревал, что в ноябре может ухудшиться погода, и в итоге многие сегодня пытались преодолеть погодный коллапс на летней резине и в обуви, не предназначенной для экстремальных передвижений.
Мои осенние ботинки на каблуке тоже не верх удобства, но, слава Богу, идти (а скорее, ехать) недолго. Всего минут через пять я уже облегченно перевожу дух в подъезде, а потом легко поднимаюсь на третий этаж.
– Привет, милая, – бабушка открывает дверь после первого же звонка, позволяет себя обнять и тут же приосанивается, отстраняясь. – Проходи.
Пока я переобуваюсь в тапочки и снимаю дубленку, она смотрится в зеркало и чуть подкрашивает губы помадой. Несмотря на преклонный возраст, она стройная, как и в юности, и все так же любит следить за собой. На ней белый брючный костюм, как будто в гости она ждала не меня, а кавалера, аккуратный макияж, а белоснежные волосы уложены в высокую прическу.
Я заношу покупки на кухню, и пока разбираю их, бабушка включает чайник, ставит чашки, а потом замечает торт и бутылку вина, и меняет чашки на бокалы. Я стою к ней спиной, но чувствую ее взгляд, и мысленно считаю секунды, пока она догадается. Никакого праздника нет, логика бабушки сбоев никогда не давала, так что…
– Это какой по счету, Оль? – участливо спрашивает она спустя всего тридцать секунд. – Кажется, пятый?
– Не преувеличивай степень моего демонизма, – усмехаюсь. – Пока только четвертый.
Бабуля покладисто кивает, принимает бокал вина и делает глоток, пока я организовываю нам нарезки и разрезаю торт. Увидев, что она сильно переживает, склоняюсь к ней, обнимаю и пытаюсь утешить.
– Ба, не волнуйся, ну с кем не бывает… подумаешь, уволили, – бормочу я, старательно пряча вздох. – Не только меня ведь, просто фирма закрывается. Кризис.
– Кризис, – повторяет глухо она, и вздыхает вместо меня. – Но, Оля, этот кризис случается уже четыре раза подряд.
– С учетом, что он настигает меня примерно раз в году, получается не так часто, – пытаюсь ее приободрить.
Бабуля кивает, временно отпуская болезненную тему, но я вижу, как она невольно хмурит седые брови. Ее не утешает даже любимое вино и торт, который она из-за фигуры позволяет себе очень редко. Она старается взять эмоции под контроль и вздыхает украдкой, пока я в который раз борюсь с двойственными впечатлениями. С одной стороны, когда четыре раза подряд фирмы, в которых работаешь, закрываются – это повод для печали или хотя бы разочарования. С другой – когда работа не любимая, это как возможность глотнуть свежего воздуха в затхлом помещении.
До момента, когда придется устраиваться в другую компанию. Но на прежнюю должность. Потому что ничего другого я не умею, а быть на содержании у родителей в двадцать семь лет совесть не позволяет.
Бабуля мужественно держится почти полчаса, пока мы сидим за столом, но стоит переместиться в гостиную, она бросает задумчивый взгляд на стену с фотографиями в рамочках и говорит коронную фразу:
– Вот если бы ты не бросила балетную школу…
Эта фраза неизменна, и звучит в моменты сильного разочарования мной. Она звучала, когда по настоянию родителей я выбрала факультет «бухучет и аудит», и меня едва не выгнали с первого курса за неуспеваемость. Она звучала, когда я окончила универ с красным дипломом, но слишком долго по мнению родных искала первую работу. Так долго, что им пришлось вмешаться и устроить меня к своим знакомым.
