Арина
— Титова, — возмущённо кричит начальница, уперев одну руку в
бок. – Ты опоздала на целых три минуты! – журит, пальцем указывая
на часы за своей спиной, которые показывали две с половиной минуты
опоздания, но Нина Степановна любит округлять числа в большую
сторону, когда ей это нужно.
— Извините, — прошу прощения, переобуваясь в рабочую обувь. –
Лифт сломался, а пешком на девятый этаж подниматься долго, поэтому
и опоздала, — оправдываюсь, тяжело дыша после пятиминутного
фитнеса. – Не моя вина!
— Пораньше из дому выходить надо, — продолжает она, явно намекая
на то, как сильно не любит меня и что мечтает о том дне, когда
сможет меня вышвырнуть.
Но я вовсе не понимаю, почему она так злится всегда и именно на
меня. Ладно, раньше она подозревала, что её муж взял меня на эту
работу за не очень приличные заслуги. И всё время следила за тем,
чтобы я не общалась с её мужем, но потом всем стало понятно, что
между нами ничего нет. И сейчас, её ненависть, и злость,
направленная в мою сторону, мне не понятна от слова совсем.
— Я и так выхожу из дому в шесть, Нина Степановна, — произношу,
поднимая на неё глаза полные жалости. Но понимаю, что женщине
абсолютно наплевать на то, что я живу в другой части города и у
меня на руках годовалый ребёнок, которого я оставляю
бабушке-соседке каждое утро, а будить женщину ещё раньше шести… мне
стыдно. - Я постараюсь, чтобы такого больше не повторилось, —
обещаю ей, хотя обстоятельства не всегда зависят от меня.
— Титова, я уже от тебя устала! – восклицает Нина Степановна. -
То опаздываешь, то из больничных не вылезаешь, то звонки нулевые...
Нам такой работник не нужен. Не понимаю, как тебя вообще на работу
взяли. Опыта ноль! Навыков ноль! Ещё и проблемная вечно! Даю тебе
последний шанс сегодня, Титова. Если хоть один звонок окажется
нулевым, то вечером напишешь заявление об уходе, — проговаривает, и
я от шока округляю глаза.
— Нина Степановна, — возмущённо смотрю на женщину. – А что если
подростки будут баловаться? Это ведь тоже нулевой звонок.
— Хотя бы один клиент, которому ты не окажешь помощь, Титова, и
ты свободна, — повторяет, вложив в свои слова явный подтекст на
увольнение. Поэтому единственное, что мне остаётся, это пройти на
своё рабочее место, и молить о том, чтобы у меня сегодня не было ни
одного нулевого звонка. Иначе нам с сыном придётся жить на пособие,
которое я получаю. И я скажу, что это ничтожные крохи, которых даже
на подгузники порой не хватает, не говоря уже о жизни с
ребенком.
Александр
— Здравствуйте! Линия оказания психологической помощи, —
произносит незнакомый женский голос, который вмиг располагает к
себе. Чистый, юный и красивый, неизвестной мне девушки, хотя откуда
я могу знать всех работников на этой линии, если звоню всего второй
раз. – Меня зовут Арина. Расскажите, что у вас случилось?
На секунду прикрываю глаза и вижу картину, что уже неделю не
выходит из моей головы. Я никогда не был сентиментальным и не
плакал даже на похоронах родителей. Искренне считал, что ничего в
этой жизни не сможет выбить меня из колеи, но… такое произошло, и я
не знаю, как с этим справиться. Понимаю, что нужно жить дальше и
забыть об этом, но это сложно.
Стоит закрыть глаза, и я вновь вижу взрыв там, где секунду назад
бегали дети. Невинные маленькие души, которые ещё не видели мирной
жизни над головой. А всё проклятая война и люди, которые решили её
начать. Им там, наверху, в своих креслах, неважно, что гибнут
невинные люди, дети, беременные женщины и нерождённые крохи.
Война – это отмыв грязных денег, и я вынужден, по долгу службы,
убивать, стрелять, сражаться, спасая чьи-то жизни. Вынужден
поднимать оружие на таких же мужчин, как и я, и решать, будут ли
они жить или нет. Но в отличие от меня, у них могут быть дети, жёны
и родители. У меня же нет никого и ничего. Я пошёл служить и
воевать, чтобы подарить свободу и мир стране, захваченной
террористами, потому как думал, что мне уже нечего терять.
