Я сидела за гладким лакированным столом, пытаясь осознать то, что было положено осознать ещё три дня назад.
Пальцы непроизвольно сжались в стальной замок, а сухие глаза, которые не так давно излучали любовь и радость, беспощадно защипали. Пустой взгляд устремился на белую карточку прямоугольной формы. Обычная карточка, в которую люди записывают заметки на будущее или дарят на день рождения вместо красочной открытки. Но для меня, ещё с подросткового возраста, каждая карточка в определённое время была важнее всего. Будто это являлось драгоценностью, а не белой картонкой. Важна была не форма и материал, из которого сделана карточка, а единственная фраза, заставляющая меня жить. Глупо, конечно, и наивно звучит, но иначе передать её значимость не могу.
С болезненным вздохом отвожу свой взгляд, чувствуя разъедающую боль в душе, будто она стала материальна и на неё безжалостно вылили пузырь соляной кислоты. Это была последняя карточка. Именно по этой причине я сидела дальше от неё, уверенная, что дочитав до последнего слова, потеряю смысл своего существования.
В тишине комнаты послышался скрип открывающейся двери. Я не двинулась с места, наперёд зная, что только один человек может зайти ко мне и попытаться утешить.
– Уже поздно, – позади себя услышала голос своей тёти – женщины средних лет, успевшая приобрести седину на волосах, – Надо ложиться спать, – подсела ко мне за соседний стул, нежно коснувшись скреплённых пальцев.
– Сегодня был тяжёлый день, да? – задала вопрос, хотя ответ был известен нам обоим лучше кого-либо.
– Да. Со временем станет легче, – пустые слова, пустые надежды.
Улыбка коснулась моих губ, красноречивее любых слов. Улыбка безысходного, обречённого человека.
– Ты читала? – Надежда, она же моя тётя, перевела взгляд на карточку.
– Нет, – «и не стану»– мысленно добавила я, но вслух произнести не посмела, зная, что это разочарует её.
– Уже три дня прошло. Хочешь, я прочту вслух?
– Думаешь, мне будет от этого легче? Я так не считаю.
Надежда покачала головой. Она меня не понимает. Никто никогда меня не понимал, кроме него. Он часто не одобрял мои действия, а я из-за этого злилась. Сколько ссор произошло, сколько ошибок совершено, но ничего не исправить. Увы, машину времени не изобрели.
* * *
– Я должна сказать тебе спасибо? – стоило двери закрыться, я тут же накинулась на него, – За то, что ты привёл меня на этот дурацкий вечер, где каждая модель с обложки наплевала мне в лицо яд?
Он закатывает глаза. Одна из немногих привычек, которая выводила меня из себя и заставляла раздражаться.
– Вот только не надо закатывать глаза! Разве я говорю неправду? Ты прекрасно знал, что мне там не понравится, но наплевал на мои чувства и потащил туда!
– Ты не сопротивлялась, – он был невозмутим, что ещё сильнее взбесило, – Я должен был предугадать, что этот вечер тебе не понравится? Не слишком ли ты многого от меня требуешь?
Расстегнул чёрные пуговицы белой рубашки, не скрывая резкость движений. Значит, не так уж мы и спокойны!
– Ты знал, кто там будет, но даже не предупредил! – скрещиваю руки на груди, дожидаясь ответа, но меня искусно проигнорировали, бросая рубашку на спинку дивана.
– Всё! Достал! – со злостью хлопнула дверью спальни, падая на упругий матрас кровати.
Слёзы навернулись на глазах, стоило только вспомнить «светских львиц», их фальшивые улыбочки и одно лукавство в глазах. Им даже не пришлось напрягаться, чтобы за дорогим нарядом и яркими «побрякушками» разглядеть белую овечку.
Закрываю лицо руками, глотая солёные слёзы. Он оставил меня одну в циничном обществе, а сам пошёл в свой привычный круг, смеясь и удостаивая избранных пожатием руки.
За дверью послышались тихие шаги, и я замерла. Секунда текла за секундой, но дверь так и не открылась, а шаги слышались дальше от спальни, дальше от меня.
