Поздним утром его величество король проснулся. Он неохотно поднял ресницы, и взгляд его серых глаз уперся в унылый темно-красный балдахин, висящий над широкой кроватью. Король был в той поре возраста, которая именуется отрочеством – уже не ребенок, но еще и не юноша. Однако, этот отрок был уже коронован и теперь его подданные обязаны были относиться к нему, как и подобает относиться к своему монарху, то есть всецело ему подчиняться независимо от того седая у короля борода или еще не начала расти вовсе. Ричард сел в кровати и потер кулаками старающиеся снова закрыться глаза. Затем встал, подошел к окну и распахнул тяжелую штору. Его взору предстали ровные прямоугольники нежно-зеленых газонов, тянущихся вдоль таких же идеальных дорожек, начинающихся от дворцовых стен и заканчивающихся далеко за горизонтом. Король взял с туалетного столика черепаховый гребень, провел им по своим светлым кудрям и дернул шнур звонка.
– Изволите умыться, ваше величество? – спросил неслышно появившийся в спальне главный королевский помощник Уилсон.
– Непременно, – ответил Ричард и улыбнулся. С самого рождения он был улыбчивым мальчиком и, когда у него было хорошее настроение, обязательно улыбался. А хорошее настроение у него было гораздо чаще, чем плохое. Кроме того король очень любил, когда ему улыбались в ответ. К сожалению, королеве-матери открытая улыбка Ричарда не нравилась совсем. Ей казалось, что улыбаясь, юный король становится безоружным и может стать легкой добычей любого злоумышленника, проникшего во дворец.
– Не нужно улыбаться так откровенно! – постоянно ругала его Луиза, хорошо знавшая устройство королевского двора, где каждый вельможа владел искусством фальшивой улыбки, позволяющей прятать под ней свое желание как можно чувствительнее напакостить своему ближнему. Ричард внимательно слушал маму, в знак одобрения покорно кивал головой, но, тем не менее, продолжал улыбаться, когда хотел, где хотел и сколько хотел, ведь все-таки он был королем и имел полное право поступать так, как считал нужным.
Уилсон появился с блестящим золотым кувшином и налил из него воду в такой же сияющий золотом таз. Король умылся, надел любезно поданный помощником свой любимый синий камзол и неспешной походкой отправился завтракать. Входя в двери обеденного зала, он увидел, как в другие двери входит королева-мать. Она была молода, красива и грациозна так, как и должна быть грациозна настоящая королева.
– Доброе утро, ваше величество! – первым, как и подобает сыну, поздоровался Ричард.
– Доброе утро, мой мальчик! – приветствовала его Луиза, – простите, ваше величество, что нарушаю этикет, называя вас мальчиком, но вы и в самом деле ведь еще ребенок.
– Я уже не ребенок, но на вас не сержусь, – ответил сын, садясь за стол.
Сверкающий ливреей слуга поставил перед королем тарелку с дымящейся овсяной кашей.
«Опять эта дурацкая каша» – подумал Ричард, но вслух свое недовольство не выразил, а наоборот очаровательно улыбнулся и взял в руку ложку.
В разгар завтрака в зал ворвался первый министр. Он был возбужден и тяжело дышал. Верхняя пуговица его мундира была расстегнута, а на покрытом пятнами лице проступили капли пота. Весь его вид красноречиво говорил о том, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Подбежав к столу, он несколько раз вздохнул.
– Прошу меня простить, ваше величество, что прерываю ваш завтрак, но я обязан доложить! – произнес он, наконец, справившись с дыханием.
– Хорошо, сэр! – согласился король, вставая, – Я приму ваш доклад. Пройдемте в кабинет!
Они извинились перед испуганной королевой и спешно покинули обеденный зал, направившись в кабинет короля.
– Ну, и? – нетерпеливо спросил Ричард, усаживаясь за стол, когда они вошли в кабинет.