Небольшая туго набитая матерчатая подушка маячит перед лицом. Разворот – сначала бедро, потом плечо. Кулак врезается в пружинящую поверхность. Подушка отскакивает чуть в сторону и возвращается на прежнее место.
– Меньше замах! – командует отец.
Подушка надета на его ладонь. Поэтому и от удара едва-едва отлетает. У него руки ой какие сильные.
Ярла хочет сдуть со лба прядь волос. Выбились из косы, в глаза лезут. Но сдуть не получается: прилипли волосы, пот по лбу ручьями течёт. Вытирает рукавом.
И снова – разворот, удар.
– Кулак разворачивай! Запястье жёстче!
Ярла бьёт ещё, ещё, и напоследок – не кулаком уже, а локтем. Вот теперь сильнее откачнуло подушку. Локтем раза в два мощнее удар, чем кулаком. И разворачивать его проще. И запястье…
– А, хитрюга! – отец в шутку легонько толкает Ярлу в плечо подушкой-«лапой». Сейчас можно ему пошутить, а ей – отдышаться. Перед следующим заданием.
– Локтем – оно, конечно, сильнее, – уже серьёзно говорит отец. – Только опаснее: ближний бой.
Садится на скамейку с резной спинкой, новую – недавно её под яблоней взамен старой, рассохшейся и потемневшей, поставил. Ярла косится недовольно сперва на отца, потом на деревянное завитушечное «кружево». Шлёпается на скамейку рядом и теперь уже только на свои худые руки, одна с другой сцепленные, смотрит.
Отец Ярлины мысли угадывает – про эти самые худые руки, про то, что им таких вот узоров по дереву никогда не вырезать: сил не хватит. Берёт отец её ладони в свои. Ярла хмурится. Вот ведь, точно: его один кулак – как её два, и запястье у него, как если её оба вместе сложить. Ему хорошо «жёстче»…
– Ты на природу-то не дуйся, – советует отец. Спокойно так, без насмешки. Если бы иначе – вскочила бы Ярла и в дом убежала, или наоборот, со двора прочь, на улицу. Но он её характер знает, давно выучил.
– Так уж оно есть, что чаще женщина слабее мужчины. Но, кроме одной силы, скорость существует. Тренировка, умение. Оружие, опять же. А в повседневной жизни тебя ещё и дар наш всегда обережёт. Были и до тебя среди видунов женщины, были и есть, не меньше их, чем мужчин. Были и такие, кто охотой занимались. – Отец достаёт из кармана длинную полоску плотной ткани, начинает туго бинтовать Ярле запястье и кисть. – Вот этим, когда к серьёзному делу готовиться будешь, не пренебрегай. Вроде, тряпка, а правильно намотаешь – крепкость дополнительная.
Свободной ладонью Ярла трёт нос.
– Оружие – вот и учил бы больше с оружием. Я, что ли, ларвов на честный поединок с пустыми руками буду вызывать?
Отец усмехается, качает головой.
– А я, что ли, тебя не учу с оружием-то? Сама знаешь: нам всё уметь надо. Даже если нашим делом решишь не заниматься, научить я тебя всему должен, что самому известно. Хотя бы для безопасности твоей. Потому что дар даром, но и угроза в нём… А ты в свой черёд своих детей научишь, если будут.
С левой рукой закончено, Ярла пересаживается от отца по другую сторону, чтобы ему удобнее было правую бинтовать.
– Что ты всё заладил: не станешь да не станешь нашим делом заниматься… Стану.
– Воля твоя. Это ведь мы сами, наш род, да ещё некоторые решили когда-то, что такой путь выбираем. Никто не приказывал, не заставлял. И не за всех потомков решили. А так – каждый сам решает за себя.
– А много тех, которые решают не охотой жить, а другим чем, как люди обычные?
– Много не много, а есть. И среди мужчин, и среди женщин. Женщина-видунья, случается, сама не охотится, а сына, если пожелает он, какому-нибудь воину на обучение бойцовскому искусству отдаёт. А прочие знания, помимо воинской науки, сама передаёт ему – вот и получается сумеречный охотник.
