– Что?! – Тарелка с салатом выскочила из пальцев Ирины Генриховны и очень удачно приземлилась донышком на столешницу.
– А еще говорят, что бутерброд всегда падает маслом вниз! – фыркнул помощник генерального прокурора России Александр Борисович Турецкий и подмигнул жене. Супруга, однако, еще минуту назад приятно обрадованная тем, что муж в кои-то веки сумел заехать пообедать в родной дом, его веселья никак не разделяла.
– Что ты только что сказал, я спрашиваю?!
Сан Борисыч некоторое время довольно бессмысленно смотрел на нее, затем в приступе озарения хлопнул себя по лбу:
– Елки-палки! Я должен был сразу понять, что ты его знаешь… Типун мне на язык: сколько раз давал себе клятву не нарушать инструкцию и не рассказывать тебе о поступающих ко мне делах!
– Еще бы я не знала Юру Строганова! – Ирина Генриховна возмущенно стукнула кулачком по столу, отчего многострадальная тарелка снова подпрыгнула. – Его знают все, причем во всем мире! Да к твоему сведению, он не просто гениальный тенор, он… Он, если хочешь знать, на мой взгляд, куда талантливее Паваротти – вот!..
– Ну это ты загнула… – неуверенно вставил Турецкий и робко потянулся за вилкой.
– Что бы ты в этом понимал! – с горечью воскликнула его жена, всерьез страдавшая оттого, что муж абсолютно равнодушен к классической музыке, а значит, и к ее профессии тоже. Хотя на самом деле это было совсем не так: когда в конце прошлого года Ирина Генриховна, пройдя соответствующий конкурс, стала преподавателем знаменитой Гнесинки, Александр Борисович не только радовался, но и похвастался ее карьерным скачком перед своим давним другом Костей Меркуловым. Вот уж кто обожал классику вообще и оперу в частности – так это Константин Дмитриевич! Они с его супругой, кажется, не пропускали ни одной сколько-нибудь значимой премьеры, и Турецкий вполне обоснованно подозревал, что как раз по этой причине и легло на его стол сегодня утром дело об убийстве оперной примы Марии Краевой…
Правда, официальным основанием передачи его из Мосгорпрокуратуры к ним, в Генеральную, послужило то, что основной и на данный момент единственный подозреваемый в убийстве известной в России певицы оказался гражданином США.
Ирина Генриховна между тем расстроенно покачала головой и, присев напротив мужа, вперила в него взгляд, которому запросто могла бы позавидовать горгона Медуза.
– Нужно быть полным… ну просто полнейшим дубом, чтобы вообразить, что Юра способен на убийство, ясно тебе? – Для убедительности она постучала косточками пальцев по столешнице, хотя та была вовсе не дубовой, из обычной фанеры, обтянутой пластиком. – И я это говорю не потому, что Строганов поет, как… как ангел, а потому, что он и в жизни тоже ангел! Я знаю его не только по театру, я Юру знала еще до отъезда… Дай бог памяти… Да, он еще на четвертом курсе был, когда мы познакомились… Нет, даже на третьем!
– И как же вы познакомились? – подозрительно сощурился Александр Борисович, переставая жевать приготовленную женой отбивную и припоминая снимок подозреваемого, приложенный к делу: знаменитый тенор был, судя по всему, крупным мужчиной. Блондин, с мужественным, типично русским лицом – такие обычно производят на женщин глубокое впечатление… Особенно на женщин хрупких, каковой и являлась его собственная жена.
– Не будь идиотом! – непочтительно скривилась Ирина Генриховна. – Нас познакомил Аграновский, Аркадий Ильич. Юра, как и я до него, учился у нашего профессора… Слушай, не уходи от темы!
– Я и не ухожу, – обреченно вздохнул Турецкий и вернулся к отбивной. – И я совершенно не понимаю твоего возмущения: если Строганов невиновен, никто его не тронет. Разберемся.
