Он просчитался и вынужден всю жизнь скитаться.
Он заблудился и примет последствия.
Он проиграл, и память об этом преследовать будет до самой смерти.
Она просто есть. Была и будет.
Нас было четверо. И каждый был уверен в своем превосходстве.
Что стало причиной?
Любовь. Привязанность. Человечность.
В чем суть?
Это абсурд, необходимый для выживания? Или дары, которые распускаются вопреки разумности и всем возможным устоям?
Сколько времени нам осталось?
До самой смерти.
Когда она придет?
Я сам бы многое отдал, чтобы это узнать.
– Я открыто ел и пил, наслаждаясь местом, где я находился. Кругом вспыхивали капельками росы грани хрусталя, переливалось тонкое изящество, пылали канделябры нестерпимым блеском. Слепили заходящим солнцем. Вокруг звучали смех и веселье, ходили люди, развлекались, получали такое же удовольствие, как и я.
– Что же могло расстроить твое хорошее расположение?
– Комната. Обычная. Только вход в нее устроен в виде лабиринта: дверь, узкий путь наверх, входы и выходы, ведущие неизменно друг к другу полукругом, притом так, что несколько дверей, и все открываются в эту комнату. Кроме одной, ведущей к выходу. Девушка прошла в нее. Веселая, милая. Увидела внутри множество гостей, пьющих и болтающих. Они дурачились и оживленно танцевали. Было несколько ее знакомых, из тех, с кем виделась внизу. Бархат и зеркала, свечи, задорная музыка. И она веселилась, пока не заметила женщину. Высокую и красивую, следящую за ней. Но так назойлив был ее взгляд, так тяжело ее внимание, что девушка не стала дольше задерживаться в той комнате. Захотела уйти, причем стало ей невмоготу находиться там боле, под этим взором неподвижным, выжидающим. Она дотронулась до двери, а женщина двинулась. У девушки сердце упало, она заспешила. А женщина ей улыбнулась. Оскалилась, я бы сказал. Остро, хищно это смотрелось.
Куда же ты, спросила она. Так тягуче прозвучал ее голос, что зубы склеились от приторности. Девушка заторопилась еще скорее, схватила ручку, вбежала в этот странный лабиринт дверей. И вроде неловко ей было так бежать, еще и люди все до единого подняли головы, остановили танцы. Они смотрели, следили.
Девушка начала дергать двери, а женщина подходила все ближе. Девушка пыталась пройти, а люди открывали все проходы и становились в них, кивая ей. И лица у них делались странные, настороженные. Женщина подбиралась все ближе.
Куда же ты, все повторяла она. И перекрылась последняя дверь.
Девушка задрожала, и я вместе с ней. Она все старалась показать, что ей не страшно, хотя этот ужас я лично ощущал скрипом на зубах. Но она не давала ему волю, вышла и посмеялась со всеми, кто находился в комнате.
Никуда, ответила. Любопытные двери.
Еще какие, отозвалась женщина.
И девушку закрутило как веретено. И поднималась она все выше и выше, а люди смеялись все громче. И в конце концов визг их взлетел до потолка, откуда девушка увидела остальной дом, выход, черный как ночь, как самая темная бездна. К нему она так стремилась; не к толпам, прогуливающимся, танцующим, пьющим охлажденное вино из запотевших бокалов. Всем сердцем пожелала оказаться там. Голова закружилась, от скорости шея растянулась, запуталась, ногти насмерть вросли в стены, а они сверкали так ярко, что слилось все во вспышку. И потекли, нитями, тонкими, хрупкими. К той женщине.
– Боги… – Тан Асадо нервно рассмеялся. Огляделся; украдкой, торопливо, но под ноги наползал только призрачный белесый туман. Движений в нем не различалось. Тогда заглянул в глаза, затмевающие сияние неба, и немного успокоился. – Что за страсти ты мне рассказываешь?
– Вот, – его гость протянул картинку, набросок. С девушкой – слезы в глазах, дрожание губ, взлет длинных прядей. Ужас на лице и стремление, надежда. – Вот, – повторил. – Я увидел ее. И нарисовал. Она просила меня. Я все то время простоял, безмолвный и бесплотный. Но мне показалось, последний ее взгляд коснулся меня. И остались следы, – спустил с плеча плащ, сорочку, чтобы показать лунки ногтей на предплечье. – Иначе не могу объяснить их появление.
