Если педагог соединяет в себе любовь к делу и к ученикам,
он – совершенный педагог
Лев Толстой
При выходе из дома ничем не примечательный гражданин лет сорока, кинув быстрый взгляд в сторону кухни, подметил: на часах было уже около пяти пополудни. Дверь захлопнулась, ключ со знакомым звуком провернулся в замочной скважине, и его одинокие шаги начали гулко разноситься по всему подъезду – человек шел по лестничному пролету вниз.
Бурная дневная жизнь города понемногу затихала, но автомобильное сообщество все еще давало о себе знать звуком моторов. Сирены специальных служб напоминали о том, что город большой, и без бед, к сожалению, здесь не обходится. Кто-то к кому-то опять спешил на помощь. Человек к человеку.
Мужчина поправил рюкзак за плечами и двинулся по улице вдоль ровной линейки фонарей. На ходу он продумывал, как лучше сказать ребятам о решении, которое было недавно принято. «Многоуважаемые… Дорогие… Нет… Любимые! Вы все очень дороги мне, я рад… я рад, что был причастен ко всему этому…» Казалось, никто не мог сейчас его переплюнуть в этом новом виде спорта – углубленным мыслям на улице в ходе быстрого передвижения. Вокруг него люди либо уже ехали в автобусе, зависая в своих наушниках, либо стояли на остановках и ждали следующего.
Заместитель директора школы, Валентина Сергеевна Нанайкина, женщина изрядно в годах и немного не от мира сего, во всем была до крайности справедливой и правильной. Двигалась она не по возрасту легко и быстро, столь же непринужденно и профессионально выполняла свою работу. А вот спорить с ней о чем бы то ни было не рекомендовалось: на свете существовали только два вида мнения – ее собственное и неправильные.
Но ее уважение к Андрею Ивановичу выражалось во всех смыслах: к нему она прислушивалась, размышляла над его новыми афоризмами и понимала всю его простоту. Да, именно простоту. Андрей Иванович никогда ничего из себя не строил и признавал свои ошибки, коль уж они случались. И учеников своих он очень любил, знал, что каждый из них – Человек. И, наверное, за это Андрея Ивановича тоже любили.
Была утренняя дымка, и свет красиво лежал на столе, когда в кабинете директора школы раздался звонок:
– Здравствуйте! Это вас из министерства беспокоят…
Некоторое время директор внимательно слушала и даже иногда подмыкивала в ответ, машинально что-то рисуя на чистом листе.
– Ага, да, я вас поняла… Очень трудно это для нас будет, сами понимаете.
Ввиду директорского волнения каракули на бумажном листе получились какими-то нервными и растерянными.
Разговор вышел коротким, но было понятно – информацию директор получила вполне и исчерпывающую. Даже возражать не пришлось. Да и не возражают таким собеседникам.
После этого, конечно же, день у Андрея Ивановича не задался: министерскую новость сообщили ему, а у него и контрольных много, и классный час еще после основного рабочего дня. Рядовым учителям, которые честно и с признанием важности своей миссии относятся к делу, иногда очень трудно пережить подобные моменты.
Следующий рабочий день у Андрея Ивановича оказался коротким: с утра он провел два урока, потом выпил в учительской кофе и отправился домой. Этот маршрут за годы работы был давно выверен и знаком до каждого камешка на дороге. А дома он все мучился и не мог найти себе места. Его угнетало чувство неизвестности и то самое горестное ощущение, когда у тебя отнимают что-то твое, родное. Такое бывает, когда навсегда уезжаешь из родного села в большой город, когда прощаешься с родителями и близкими перед армией, когда в детстве приходится отдавать свою любимую игрушку кому-то другому просто потому, что… потому, что вырос, стал умнее и сильнее. А на самом-то деле еще ребенок. И сейчас Андрей Иванович Петрушин чувствовал себя так же.