Великий Тайджи Гирей стоял на холме и смотрел завороженно, наблюдая, как пылают сотнями костров в долине Катуни аилы кумандинцев. Самих кыштымов с их нищим скарбом джунгары погнали на юг.
На корявый сук старой сосны подвесили за правую ногу старика. Левую ступню отрубили. Укумал отказался подчиниться приказу…
– Здесь моя земля. Здесь жили и умирали мои предки, умру и я. Тому свидетелями будут Великие Ульген и Эрлик…
– Что ж, ты сам выбрал свою смерть. Будешь висеть, – пока ветер не растреплет твою кожу в лохмотья и гнус не выпьет кровь до последней капли!
– Да будет так, – улыбался старик, качаясь вниз головой из стороны в сторону.
– Ты радуешься?
– Да! я вижу и твою смерть.
– А ну-ка расскажи! – захохотал Гирей, – я сегодня не тороплюсь.
– Что ж, слушай!
– В тот день, когда повернет Катунь свои воды вспять, вырвется из-под земли Гриф Золотой. Расправит крылья огненные. И в этот же миг ты умрешь!
Через три луны веревка оборвалась, избавив старика от жестоких мучений…
***
1705 год от Рождества Христова.
В этом году что-то пошло не так. Весна – так себе. Холодное дождливое лето. Теплая осень. И сейчас даже сильные морозы не смогли сковать могучий Енисей. Точно в громадной бане парит от синей водной ряби, да в середине реки проплывают местами тонкие искристые льдины.
А на берегу возле добротного дома Васьки Котлова столпились людишки. Озябли малость, ожидая хозяина здешних приисков. Оттого и громко переругивались.
Но вот вышел на резное крыльцо купчина. Погладил бороду, поцарапал брюшко. Дюжина мужичков притихла.
– Вот вам, «детушки», за труды ваши и старания, – побросал им сверху маленькие холщовые мешочки с денежкой и добытым великими трудами золотым песком.
– Точно собакам! – Гаврилка, – в выцветшем зипуне и рваных лаптях, – недовольно подобрал плату с рыхлого снега.
– Приходите по весне. Работа будет, – будто не слышал бурчания мужичков Котлов, – по весне приходите. Да не к дому, а сразу на новый рудник.
Собрался было уходить, но углядел, что инородец топчется в сторонке.
– Ну? а тебе-то чего? Иди с Богом! Кормил тебя, поил, обул, одел. И довольно…
Тунгус низко поклонился и уплелся восвояси.
А Гаврилка, беглый каторжник, с острыми скулами, стоял недвижно, дерзко задрав загорелый подбородок.
– А тебе чего еще, межеумок?! – махнул рукой купец, – иди, иди отсель!
Тот, взглянув презрительно, зашагал вдоль берега вверх по течению…
***
– После ужина, мыслю, поедем! – дюже довольный уселся на лавку хозяин большого дома.
– Василий Мелентьич! С какой стороны начнем-то? – подручный купца Никодим уже заряжал, проверял пистоли.
– С северной, пожалуй, – крякнул Котлов, – думаю, что те охламоны увяжутся за тунгусом. Тогда – ищи-свищи по всей тайге.
Пришел сосед, тоже промышленник знатный Енисейских землиц, Прошка Авдеев. Перекрестился на иконы…
– Здоровенько!
– Ага! И вам не хворать. Уехал твой голландец-то?
– Нет. Дик хочет еще пушнины подкупить.
– Никак, на охоту собираетесь?!
– Ага…
– На медведя?
– На «горбачей»…
– Хорошее дело! А вдруг как воевода прознает?!
– Своих-то всех выловил? – хитро прищурился Василий.
– Всех почти. Сидели на опушке у костра. Грелись. Один сбег. Утоп в болоте.
– Жаль, наверное?
– Конечно, язви: на ем сапоги новые были, да три рубля за пазухой!
***
Уже затемно вооруженный конный отряд, скрипя снежком, выехал за ворота.
– Ребятушки! Пол-алтына дам – за каждого.
Никодим ощерился. Племянники захихикали промеж себя.
– Мало что ли?!
– Василий Мелентьевич! – приказчик нагнал хозяина, – дюже обидно слышать от вас такие речи. Все цельно преданны мы вам и без платы…
