Запах был очень знакомым – именно такой запах всегда стоял в подобных грязных переулках. Это была вотчина пронырливых крыс и тощих полуголодных кошек: то тут, то там вспыхивали зловещие огоньки глаз.
Ева с замиранием сердца двинулась в зловонную тьму. Она знала, что он там, и надо было выследить его и задержать. Оружие она держала наизготове.
– Эй, милашка, пойдешь со мной, а? Со мной пойдешь?
Из темноты доносились хриплые голоса – то ли пьяных, то ли одуревших от наркоты. Стоны отверженных, гогот безумных. Здесь обитали не только кошки с крысами. Это было излюбленное местечко тех, кого называют людскими отбросами.
Не опуская пистолета, пригнувшись, Ева стала обходить контейнер с мусором, который, судя по вони, не вывозили уже дней десять.
Кто-то протяжно завыл. Ева повернулась и увидела мальчишку лет тринадцати. Лицо его было все в свежих ссадинах. Он взглянул на нее обезумевшими от страха глазами и стал медленно отходить назад, цепляясь костлявыми руками за обшарпанную кирпичную стену.
От жалости у Евы сжалось сердце. Когда-то она и сама была таким напуганным ребенком, прячущимся в темных переулках.
– Я тебя не трону, – сказала она тихо, почти шепотом, и, не сводя с него глаз, опустила оружие.
Вот тут-то на нее и напали.
Он появился откуда-то сзади, в одно мгновение. Ева услышала, как со свистом взвилась вверх железная труба, быстро обернулась, мысленно проклиная себя за то, что расслабилась и забыла о своей главной цели, и тут же ее свалил сокрушительный удар. Пистолет выпал у нее из руки и отлетел куда-то в темноту.
На счастье, удар пришелся по плечу, и Ева смогла подняться. Она увидела его глаза, налитые злобой, явно подогретой «Зевсом» – химической гадостью, которой накачивали себя эти ублюдки, увидела трубу, занесенную над головой, и успела увернуться за долю секунды до того, как та с лязгом обрушилась на мостовую. Ева бросилась вперед и с размаху врезалась ему головой в живот. Он зашатался и, свирепо зарычав, потянулся к ее горлу, но она успела врезать ему по челюсти с такой силой, что у нее самой заныла рука.
Вокруг визжали какие-то люди, пытавшиеся найти убежище там, где никто и никогда не чувствовал себя в безопасности.
Взгляд у него был дикий, но от удара он даже не пошатнулся: «Зевс» заглушал любую боль. Он зловеще усмехнулся и подкинул железную трубу на ладони.
– Убью! Убью сучку полицейскую! – Он обошел вокруг нее, размахивая трубой, как хлыстом. – Размозжу голову, а мозги сожру!
Ева понимала, что это не пустая угроза, речь шла о жизни и смерти. Она прерывисто дышала, пот тек по лицу. Увернувшись от удара, она опустилась на колени, а потом внезапно вскочила.
– Сожри сначала это, ублюдок! – выкрикнула она, выхватывая второй пистолет.
Стрелять надо было только на поражение: эта могучая туша, накачанная «Зевсом», раны не заметила бы. Он бросился на нее – и она выстрелила. Сначала умерли глаза. Ева много раз видела, как это бывает. Они стали пустыми, как у куклы. Он начал падать на нее, и она, отступив в сторону, уже собралась выстрелить во второй раз, но тут труба вывалилась у него из рук, и он упал, сотрясаясь в последней конвульсии.
У ее ног лежало то, что осталось от человека, решившего стать богом-громовержцем.
– Больше не будет тебе жертв-девственниц, мразь вонючая, – пробормотала Ева и, вытерев пот со лба, обессиленно опустила руку с пистолетом.
Внезапно она услышала какое-то движение за спиной и сразу же снова подняла оружие, но обернуться не успела – чьи-то сильные руки подняли ее на воздух.
– Умейте чувствовать опасность спиной, лейтенант, – услышала она, и чьи-то губы коснулись мочки ее уха.
– Рорк, какого черта?! Я чуть тебя не пристрелила.
