Жизнь – это череда выборов.
Нострадамус
В маленькой избушке у покосившейся печки сидел мужчина лет сорока пяти и сосредоточенно смотрел на огонь. Он не закрывал дверцу топки, чтобы видеть, как пламя жадно проглатывает подкладываемые дрова. Толкал и толкал деревяшки в ненасытную пасть, как будто пытаясь усмирить жар, но сухие поленья за секунду охватывались проворным красным змеем. Огненное животное начинало резво скакать и приплясывать на раскаленных углях, и неожиданно они, искрясь, рассыпались в разные стороны, а после неведомая сила подхватывала их и уносила вверх по трубе. Картина ожившего огня завораживала. К тому же сейчас это было для него единственным доступным развлечением.
В задумчивости мужчина машинально провел левой рукой по небритому подбородку, правая замерла, не донеся полено до топки.
Мысли перенеслись в детство, когда на рыбалке с отцом он мог вот так же долго зачарованно смотреть на огонь. Просто сидеть и молчать, погрузившись в состояние транса и ощущая полный покой и отрешенность.
Ты и огонь…
Пока отец не толкнет в плечо и не скажет: «Ну что, сын, пора спать! Чем жарче дрова горят, тем быстрее угасают… А на угли смотреть всегда тоскливо… Пошли! Завтра рано вставать…»
Какие-то посторонние, показавшиеся ему неприятными звуки напомнили, что он не один. Справа, из-за грубо сколоченного деревянного стола, послышался шорох, затем кряхтение и громкое причмокивание, словно кто-то там, в углу, только что уплел вкусный обед и теперь во всеуслышание заявлял об этом.
Борис повернулся в сторону, откуда доносились звуки.
Старая деревянная кровать противно заскрипела. С нее поднялся сухощавый мужичок, обвел комнату мутным взглядом, почесал затылок и тут же плюхнулся на стоявший рядом со столом табурет. Своей неопрятной жидкой бородкой и короткими усами он напоминал карикатурного гномика. Круглыми осоловевшими глазами гномик осмотрел комнату, словно видел ее впервые, с трудом сосредоточил взгляд на мужчине у печки и прохрипел:
– Ты дверцу-то закрой, не то сгорим… Слышь, Борис, ты че такой смурной? Ну пойми… Не обижайся, плохо мне сейчас…
Он резко выбросил левую руку вперед, но она тут же бессильно вернулась на его колено.
– Чужой я здесь, а потому никому не нужен…
Он говорил, говорил… Глаза его закрывались, казалось, что он вот-вот снова уснет, но затем голова замирала, веки тяжело и медленно поднимались, и пустой блуждающий взгляд скользил по комнате.
Борис молча смотрел на друга, который продолжал что-то тихо бормотать, раскачиваясь из стороны в сторону:
– Сам должен видеть… Я пытался закрепиться здесь, правда, пытался… но чувствую, почва уходит из-под ног. Вот так-то, брат… Не получается… таежный народ трудный. Все не просто… Они и книг-то не читают, поговорить не с кем…
Он потянулся за стаканом, в котором оставалась недопитая самогонка.
– Страшно мне в этом поселке.
– А зачем тогда пьешь? – изумился Борис, поднимаясь с табурета. – Ведь, если живешь среди такого народа, ухо надо держать востро.
Он наклонился и осторожно прикрыл дверцу печки, размышляя, как лучше начать разговор. Снова сел на табурет, с неприязнью взглянул на опухшее лицо товарища и после долгого молчания произнес:
– Игорь… Что с тобой произошло? В кого ты превратился? Ты же метеоролог… был интеллигентным человеком. Может, мой вопрос покажется тебе странным, но мне непонятно, зачем ты тогда учился? Чтобы вот так прозябать? Пропивать отпущенные тебе годы…
Игорь молча смотрел на товарища, словно осмысливая услышанное, и неожиданно выпалил:
– Ты что хочешь от меня услышать? Как я ненавижу обитателей этого таежного поселка? – он заскрежетал зубами. – Да, я не смог здесь стать своим. Но куда мне сейчас прикажешь идти? А, да что теперь об этом! Ты у меня в гостях, давай выпьем, а то я чувствую себя совсем никчемным человеком…
