– Мама! Мамочка! – проснувшись от страшного сна, закричала Таня. Ей приснилось, как огромный черный паук, перебирая мохнатыми лапами ползет к ее лицу по белой простыне.
Тишина. Таня не услышала торопливых маминых шагов. Обычно мать, едва услышав отчаянный крик дочери, тут же прибегала, прижимала к себе, чтобы успокоить, шептала ласковые слова и целовала мокрые от слез щечки, до тех пор, пока девочка умиротворенно не засыпала у нее на груди.
Подождав некоторое время, Таня встала с кровати и, превозмогая страх, засеменила босыми ножками по холодному полу в комнату матери. Подойдя к двери, она услышала протяжные стоны.
Глаза девочки, уже привыкшие к темноте, увидели мужчину, всем телом прижимавшего маму к кровати. Ее тонкие руки упирались в широкие плечи незнакомца, а голова беспомощно запрокинулась на подушку.
«Мамочку душат, на нее напал разбойник!», – в отчаянии подумала Таня и бросилась с кулачками на мужчину.
Незнакомец медленно сполз с матери и та, повернув голову к дочери, прерывисто и тяжело дыша, сказала:
– Таня, выйди из комнаты!
Девочка удивленно смотрела на мать – та никогда не говорила с ней таким странным голосом.
– Мамочка, но мне страшно! – в ответ заканючила Таня, бросилась к матери и прижалась головкой к ее голой груди.
– Ты слышала, что сказала мать! – грубо, не терпящим возражений голосом, сказал мамин «обидчик», обращаясь к Тане, даже не повернув голову в ее сторону. Он лежащий сбоку от матери, на том месте, где всегда лежал ее папочка.
– Танечка, доченька, иди в свою комнату и ложись в кроватку, – уже ласково сказала мать, легонько оттолкнув дочь от себя.
Девочка детской интуицией почувствовала, что мама, как прежде, не обнимет и не успокоит ее, не положит рядом с собой в их «теплу норку». Ее ласковая мамочка почему-то слушается своего «обидчика», который занял папино место.
Таня заплакала уже от обиды:
– Паук, черный паук… к моему лицу…, – повторяла она сквозь слезы, вновь прижимаясь к матери.
– Иди спать! – вновь грубо приказал незнакомец.
– Танечка, иди, – шепнула мать, поцеловав ее в макушку.
Вытирая ладошкой слезы, девочка понуро поплелась в свою комнату.
Едва ее русая головка коснулась подушки, здоровый сон увлек в свой мир грез.
Утром, едва проснувшись, Таня побежала на кухню. Но переступив порог своей комнаты, она услышала раздававшиеся из кухни голоса – веселый матери и еще чей-то басистый незнакомый. Войдя на кухню, девочка увидела огромную спину незнакомца, сидевшего за столом, и мать, стоящую у плиты, которая помешивая что-то в сковороде – скворчащее и вкусно пахнущее, оборачивалась к незнакомцу и, что–то смеясь ему рассказывала.
Увидев остановившуюся в проеме двери дочь, она счастливым тоном сказала:
– Таня – это дядя Игорь, Он теперь будет жить с нами. Поздоровайся, детка.
– Здрасте, – тихо сказала Таня спине незнакомца.
– Привет, – буркнул тот, повернув к ней коротко остриженную голову на мощной шее, и сверля ее черными, как буравчики глазами.
– За знакомство, – добавил он, отвернувшись и наливая из бутылки противно пахнущую жидкость в стоящий перед ним стакан. Шумно выдохнул, он одним глотком выпил его содержимое стакана и громко крякнул. Мать не сводила с него восхищенных, сомлевших от счастья глаз.
Наконец, она обратила внимание на дочь, все также неподвижно стоявшую у двери.
– Таня, – обратилась к ней мать с нотками раздражения, назвав по имени, а не как обычно – «доченька», – не ходи в пижаме. Иди, переоденься.
Мать отвернулась к плите, всем видом показывая свое недовольство дочерью.
Таня поняла, что сегодня не состоится их ежеутренний ритуал, когда они обнимались и «здоровались носиками», и еще мать на нее почему-то сердится. Постояв нерешительно несколько секунд, девочка вышла из кухни, едва сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.
