Бейте палками лягушек.
Это очень интересно.
Отрывайте крылья мухам,
Пусть побегают пешком.
Тренируйтесь ежедневно,
И настанет день счастливый —
Вас в какое-нибудь царство
Примут главным палачом.
Г. Остер
За окном аудитории барабанил дождь. Упрямо и разъярённо. За кафедрой громыхал профессор. Величаво и выразительно. Настырная дробь плюс ритмичный речитатив – такой себе академический рэпчик.
Тихонько я начала непроизвольно притопывать ногой под столом. Ярусом ниже сидящая впереди меня девушка постукивала карандашом по столу. Я заглянула ей через плечо – тетрадный разворот разрисован разносортными насекомыми: жуками, стрекозами, гусеницами, микроскопическим гнусом. Я тихо присвистнула. Профессор вытянул шею в нашу сторону и одобрительно кивнул, щуря фасеточные глаза. Явно принял на свой счёт моё восхищение. Мы с незнакомкой прыснули.
В перерыве вышли покурить на улицу под подъездный козырёк. Девушка чиркала полупустой зажигалкой, прикуривая гнутую самокрутку, похожую на косяк марьиванны. Я рассматривала её, незнакомку. Ровная, складная, прямая – вся какая-то идеально-геометрическая. Витрувианский человек. Только рыжие волосы, торчком и вразлёт, будто от другой девушки, подтверждали мою теорию о том, что в этом мире всё на довольно среднем уровне.
– Не возражаешь? – я навела на неё камеру смартфона и сделала кадр. Въевшаяся привычка останавливать мгновения. Это я назову «Возвращение к жизни».
Я прикурила свой анорексичный «вог», выпустила тройку изящных колец прямо в её рыжую копну. Кольца послушно легли, вплелись в её медные кудри, повторяя завитки. Дождь унимался. Дождевые черви вытягивались в параллельные прямые на асфальте. Я на цыпочках вышла из-под козырька, нагнулась и бережно перенесла червей обратно на газон.
– Ну вот, спасены. – восторжествовала я.
– Ты мешаешь им дружить. И спариваться. – пыхнув «марьиванной», заметила рыжеволосая, умаляя мой внезапный акт милосердия. Кратко пересказала мне, невежде, несколько причин, по которым, как предполагают учёные, черви выползают после дождя на асфальт.
– Как бы то ни было, у них свой умысел. Черви не бестолковы. И ты в этот умысел вмешиваешься. – заключила она.
Должно быть, в моих зрачках, как символы на барабанах «однорукого бандита», высветились вопросительные знаки. Будь у меня третий глаз, рыжеволосая сорвала бы джек-пот.
Выяснилось, что девушка давно увлекается зоологией, в частности энтомологией и всеми её направлениями. Посещает специализированные лекции, подобные сегодняшней – о бделлоидных коловратках. И уже зарегистрировалась на следующую – «Выемчатокрылые моли подсемейства Dichomeredinae». Не удивлюсь, если она и дисер пишет о каких-нибудь козявках. А может, стажируется в лаборатории криминалистики, изучает по насекомым стадии разложения всякой органики.
Я же объяснила своё присутствие на лекции тем, что просто люблю красивые слова. Необычные, прихотливые, фонетически и акустически запредельные. Могу купить учебник по квантовой физике, пробуя на вкус каждую страницу, каждый неведомый мне термин и их смысловую общность. Или включить фильм на каком-нибудь незнакомом, совершенно чуждом уху языке, внимая неродным, порой вычурным интонациям, тональностям и созвучиям. Но скорее всего я просто люблю прихватывать всего понемногу, то тут, то там. Эдакая всезнайка-профан.
Дослушав меня, рыжая сделала широкую, на всё лицо, улыбку. На правой щеке выступила ямочка – будто проткнули щёку гвоздём, и шляпка чернеет в центре. А левая осталась гладкой. Изумительная асимметрия! Невыносимо захотелось поцеловать её в щёку. В ту, где проклюнулась рытвинка. Похоже, я подумала об этом вслух, потому что рыжая приблизилась и поцеловала меня в губы. Не робким клевком, а медленно, влажно и жгуче. Целовались, пока дотлевшие сигареты, её косяк и моя супер слимс, не выплавили начисто папиллярные линии на подушечках наших указательных и средних пальцев.
