Есть люди, что несут в ладонях свет!
В словах тепло, а в сердце чистом – нежность. Таких людей немного, знаю, нет. Они, как лучик солнца, как надежда.
Такие люди легкие всегда, У них с душою в такт сердцебиенье. Когда закружат в мире холода, Они согреют. И зажгут поленья.
И мир не покатился в омут лжи, В оковах мести он не утопает, Лишь потому, что кто-то из души, Себя частичку робко вынимает. У них внутри горит большой огонь! Один огонь – но хватит очень многим! С людьми такими быстро тает боль. И теплота проходит, сквозь ладони…
Она больше всего боялась, чтобы, не заболели дети. Сама она, кажется, выдержит всё, а дети её самое слабое звено. Они, её Ахиллесова пята. Но, возможно мысли материализуются и дети: и Мариночка, и Ксюша сразу же, вместе слегли с ОРЗ. Накануне, пока мать была на работе, отец взял их с собой на стадион, смотреть матч по футболу. Моросил мелкий, весенний дождичек. Что, для взрослого казалось ерундой, для детей пяти и двух лет, оказалось настоящим бедствием. Шапочки промокли насквозь, а отец, болея за свою команду настолько рьяно, даже не подумал, что для детей такая погода чревата последствиями. Ведь, это же март, а не июль месяц. Ночью поднялась температура под сорок у обеих, вызвали скорую, и Катя – мать их, попала с девочками в детское отделение.
Пролежав там две недели и получив необходимое лечение, Маришка, старшенькая, вполне была здорова, с Ксюшей дело обстояло совсем иначе. Всегда такая весёлая, краснощёкая и активная, девочка вела себя теперь далеко не так, как раньше. Она не веселилась, не бегала по палате вместе с сестрой, а сидела у матери на коленях и тихонько грустила. Ничего, даже вкусненькое, её не прельщало, а она была любительница покушать. Кожа у неё стала, какой – то серой и безжизненно тусклой. Катя не раз обращалась к Вере Петровне, детскому врачу, но та говорила в сердцах: Вы мамаши теперь очень грамотные стали, много знаете, да не правильно детей своих воспитываете. Не умничайте очень, и всё будет хорошо. Сама же, никаких специальных лекарств не приписывала, кололи банальный пенициллин и больше никакой помощи, не оказывалось.
Катя наседала на неё. Вы хотя бы сказали то, что с моей девочкой? Может, какое – то лекарство особенное нужно, у меня брат двоюродный в Москве, мне достанут. Это было время восьмидесятых, когда на всё, был дефицит. Но Вера Петровна только зло хмыкала. Да, достанут тебе, как же, держи карман шире. А не хочешь, если девочка твоя, в раз сыграет в ящик? Вот и все твои связи. Толстая, наглая, она приносила со своим обходом, только негатив и Катюшу это настолько нервировало, если не сказать, злило. Она ревела ночи напролёт от безысходности, но, как только наступало утро, она вновь подступала к врачу. Просила, ругалась с ней, наконец, требовала, чтобы та, приняла какие – то эффективные меры, для помощи её ребёнку.
Но, та была не пробиваема, отвечая Кате, что лечение ведётся по всем правилам, а ей просто нужно заниматься со своими девочками и не лезть туда, в чём она, ничего не понимает. А, чаще всего, она просто игнорировала настойчивую мамашу, проходя мимо и даже не останавливаясь с ней, для разговора. Когда же Катя заходила к ней в кабинет, для разговора, та ссылаясь на неимоверную занятость, отсылала её в палату. Подружки, приезжая проведывать их, говорили Кате: Да привези ты ей гостинец, ты что, не видишь, чего она добивается? Она же, чуть не напрямую говорит тебе об этом, через своё поведение, а ты сопротивляешься. Ну, что ты хочешь, обух плетью перешибить? Но Катя упёрлась на своём. Надоело всем гостинцы носить, здоровье у нас вроде как бесплатно дают, или же не так? – возмущалась она.
