Напротив меня уже полчаса сидит очкастый лысый индивид, похожий на крысу.
– И всё-таки, Кирилл Олегович, мы настаиваем на передаче этого пустыря под строительство торгового центра, – монотонно нудит он.
– Слушайте, – устало говорю я. – Я всё решил ещё с Борисом Аркадьевичем, когда возвращал сохраненные деньги. На пустыре будет построен спортивный центр, и это принципиальная позиция.
Неприятный вроде-как переговорщик не обращает на мои слова никакого внимания.
– Вашу заинтересованность в муниципальных выборах мы понимаем и готовы поддержать. Но нам необходим на этом месте торговый центр. Мы готовы выделить Вам двадцать процентов владения. И это последнее предложение.
Я начинаю закипать.
– Мне не нужна поддержка. Ничего общего больше с вами я не имею, и не буду иметь. Я помогал Борову потому, что на этот пустырь мы с ним из детдома бегали! Мы там о стадионе мечтали! А потом он в Грозном меня контуженного из-под огня вынес. И когда Боров сел, ближе меня у него никого не было. И деньги он понес не вам, а мне. И его смерть ничего не меняет.
Я поворачиваюсь к двери и кричу:
– Света! Проводи посетителя, он уходит!
– Жаль, что мы не договорились, Кирилл Олегович.
Крысюк встаёт с кресла и холодно кивает мне.
– Прощайте!
Дверь за переговорщиком закрывается, и Светлана приносит кофе.
– Распоряжения, Кирилл Олегович?
– Свет, я домой поеду. Что-то неспокойно мне. Перенеси запланированные встречи на завтра, пожалуйста. А сегодня я из дома поработаю.
Выхожу из лифта сразу на парковку.
Удобно. Спускаешься из офиса в гараж, пара метров до машины и вроде как уже дома.
Спокойно дохожу до своего авто и по пути вроде как успокаиваюсь. Зря, наверное, вспылил. Это даже как-то на меня не похоже. Вижу на лобовом стекле своего черного Турисмо очередное уведомление от гаража. Опять до офиса подняться убогим лень.
Тянусь к нему, и тут орет чувство опасности, основательно забытое за последние лет семь.
Бросаюсь в сторону и еще успеваю услышать металлический лязг пистолета с глушителем, как сердце взрывается болью.
– Может, Ваши наследники будут посговорчивее, Кирилл Олегович, – слышу крысообразного.
«А вот хрен вам по всей морде.» – улыбаюсь, и сознание гаснет.
«Наследников нет, а вся недвижка выведена из владения через трасты. Будет теперь в городе благотворительным фондом больше. Замучаетесь копать.» – возникает продолжение мысли.
« Хм, сердце не болит, тело не слушается, но вроде жив. Промахнулся, что ли, крыса?» – я нахожусь в темноте, тело онемело так, что даже глаза не открыть. Ничего не слышу.
Постепенно возникает ощущение неправильности. Оно растет из точки и внезапно накрывает волной. Как удар резко, начинают работать все чувства, и первые несколько секунд не могу разобрать где я и что.
Понимаю, что лежу не на кровати в медцентре, а, скорее всего, в лесу и на земле. Звуки, запахи, все перемешалось. Что-то давит в поясницу. Пытаюсь открыть глаза, но не получается.
Ничего, подожду. Тем более, что с этой волной чувств я вроде начинаю оживать. Появляются ощущения и даже начинает дергаться палец.
Тело как будто отходит от заморозки – руки и ноги начинают понемногу двигаться, но происходит это через боль от тысяч мелких иголочек по всей коже. Открываю глаза.
Голова кружится, но поднимаюсь на руки, что бы осмотреться. Точно, нахожусь в лесу. Правда в довольно странном. Большие деревья вокруг поляны, огромный кряжистый дуб в ее центре – таких крупных и высоких деревьев давно не видел. Все как-то слишком. «С другой стороны, мало ли мест у нас в той же тайге, где могут оставаться деревья-исполины», – мысленно пожимаю плечами.
Я совершенно спокоен. Чувств нет, только мысли. Смотрю на руки и не узнаю их. Не моё.
