Предисловие
23 февраля 1821 года
Словно гигантская хищная птица, китобойное судно плавно скользило к западному побережью Южной Америки, от одного живого моря жира к другому. Таким был Тихий океан в 1821 году – просторным полем с теплокровными хранилищами жира, кашалотами.
Охота за кашалотами – самыми большими зубатыми китами – была нелегким делом. Шесть человек должны были, спустившись с корабля в маленькую лодку, быстро подгрести к своей добыче, загарпунить ее, а потом попытаться заколоть копьем – это шестидесятитонное существо, способное одним взмахом хвоста уничтожить вельбот, сбросив экипаж в холодную океанскую воду, зачастую очень далеко от корабля.
Затем наступал черед изумительного превращения мертвого кита в груду жира, который резали, рубили на куски и вываривали в высокого качества китовое масло для освещения улиц и смазывания механизмов. И то, что все это происходило на безграничных просторах Тихого океана, делало китобоев XIX века не просто мореходами, охотниками и рабочими. Они были исследователями, все дальше и дальше вторгавшимися в едва изученные просторы, большие, чем все материки, вместе взятые.
Сто с лишним лет главным офисом этого всемирного бизнеса оставался небольшой остров Нантакет, расположенный в двадцати четырех милях к югу от Новой Англии. Главный парадокс заключался в том, что китобои, жившие на острове, были квакерами, религиозными сектантами, проповедовавшими пацифизм, во всяком случае, когда дело касалось человеческой расы. Они умели контролировать себя и четко осознавали свою миссию, одним словом, были теми «одержимыми квакерами», о которых писал Мелвилл.
Нантакетское судно «Дофин» в первые месяцы своего трехгодичного плавания шло курсом к побережью Чили. И однажды февральским утром 1821 года впередсмотрящий увидел нечто необычное – качающуюся на волнах лодку, невероятно маленькую в открытом море. Капитан корабля, тридцатисемилетний Зимри Коффин с острым любопытством вглядывался в загадочный объект через свою подзорную трубу.
Капитан скоро понял, что это вельбот – симметричная лодка примерно двадцати пяти футов длиной, – но вельбот, не похожий на те, что он видел раньше. Борта лодки были надстроены по крайней мере на полфута. Две самодельные мачты превращали гребное судно в примитивное подобие шхуны. Паруса – жесткие от соли и выбеленные солнцем – явно тянули лодку вперед через многие, многие мили. На руле никого не было. Коффин повернулся к рулевому «Дофина» и приказал: «Руль на ветер».
Под чутким руководством Коффина рулевой подвел корабль к неуправляемому судну так близко, как это только было возможно. И хотя они быстро проскочили мимо, те краткие секунды, в которые им удалось заглянуть на борт лодки, запомнились им до конца жизни.
Сперва они увидели кости, человеческие кости, усыпавшие банку и доски настила, будто вельбот служил логовом свирепому чудовищу, пожирающему людей. Потом они заметили двух человек, скорчившихся в противоположных концах лодки. Их кожа была покрыта язвами, глаза выпирали из глазных впадин, бороды затвердели от соли и крови. Они высасывали мозг из костей своих мертвых товарищей.
Вместо того чтобы приветствовать своих спасителей улыбкой облегчения, выжившие – обезумевшие и не способные говорить от жажды и голода – заволновались, выказывая страх. Они жадно сжимали расколотые, обглоданные кости, вцепившись в них с отчаянной силой и не отпуская, словно пара голодных собак, найденных в глубокой яме.
Позже, когда спасенным дали немного еды и воды (и наконец-то отняли у них кости), один из них нашел в себе силы рассказать свою историю. Это была история, сотканная из самых жутких кошмаров китобоя: остаться в лодке далеко от земли, без еды и воды и – самое ужасное – наедине с китом, не уступающим человеку ни в хитрости, ни в мстительности.
