Бесконечная ночь. И непроглядный мрак вокруг. Плотный, вязкий, он окутывал, точно липкая мутная патока, в которой вязнешь все сильнее. И нет сил выбраться.
Авиалайнер ее жизни стремительно пронзал всклокоченное полотно ночного неба, разрезая мерзлый воздух и мертвую тишину вокруг.
Молодая выпускница юридического факультета престижного колледжа опасливо всматривалась сквозь иллюминатор в раскинувшийся перед ней горизонт, полный великих возможностей, ослепительных надежд и пугающих невзгод.
Что ждет впереди? Какую выбрать дорогу и как сложится дальнейший путь?
Безбрежная ночная гладь молчала; а ей лишь оставалось следовать намеченному курсу в надежде, что самолет минуют воздушные ямы и грозовые тучи, и авиалайнер в конце концов доберется до цели, благополучно избежав падения с роскошных небес прямо во всеобъятную черную бездну отчаяния и тоски.
Бада-да-дыщ. Бам-дам-бадыщ!
Я вздрогнула, с трудом разлепив веки. Вот только липкий удушающий кошмар отнюдь не спешил покидать уютное пристанище моего сознания. Я снова вздрогнула. А затем еще и еще.
Дам-бадам-БАДЫЩ!
До меня внезапно дошло, что дрожит вовсе не мое многострадальное тулово, с трудом устроенное в роскошно-уютном кресле метр по диагонали экономкласса самолета авиакомпании Финляндии, а само это кресло. И сила удара, сопряженная с высокой проводимость, все увеличивалась.
Ба-а-а-ДЫЩ!
Удар пришелся в самую шею, отчего в шейных позвонках что-то безжалостно хрустнуло, и мое лицо исказилось от боли. Лишенная покоя, уставшая от десятичасового перелета и ироничных насмешек жизни, я готова была рвать и метать. Вот только для рванометания нужно было, как минимум, определить источник беспокойства, чего мои поврежденная шея и изможденное тело сделать не позволяли. С трудом повернув голову на одну треть, сказала:
– Прошу прощения, но вы меня беспокоите.
На успех особо не надеялась, поскольку вероятность того, что за мной сидит адекватный интеллигентный старичок, который тут же извинится и прекратит мою агонию, была слишком мала. Так и вышло: все оказалось с точностью до наоборот!
– Шон, милый, не болтай ножками, – раздалось где-то позади правее моего кресла. – Видишь, злая тетя не знает, что ты еще маленький, не понимаешь.
Двадцатилетняя злая тетя нахмурилась и с огромным трудом поменяла положение тела и взяла с раскладного столика давно заждавшийся меня стаканчик с оранжевым напитком.
БДЫЩ!
Резко сдавленный пластиковый стаканчик с удовольствием выплюнул остатки газировки прямо мне на колени, усугубив и без того плачевное состояние. Я тихонько заскулила; сзади донеслось едва сдерживаемое довольное хихиканье маленького монстра.
Еще чуть-чуть, всего каких-то двадцать минут, отделяли меня от моего персонального ада до исполнения заветной мечты, в которую я собиралась окунуться с головой, а то уж и позабыла, когда в последний раз получала удовольствие от жизни вообще и от общения в частности, превратившись в заядлого интроверта с задатками социофоба. Должно быть, развод родителей в мои неполные двенадцать лет прошел куда тяжелее, чем казалось поначалу. А впрочем, он мог стать своего рода лакмусовой бумажкой, всего лишь проявившей мои психологические проблемы. Точно могу сказать одно: изрефлексировав себя вдоль и поперек, к пятнадцатилетию я свое состояние здорово усугубила – мне стало настолько комфортно в своем одиночестве, что широкий круг моего общения стал включать меня, моего кота Доллара и книги.
Затем мама, с которой к тому времени мы жили отдельно от отца, наконец, заметила, что я несколько отличаюсь от обычных подростков – и понеслась: психологи, курсы, тренинги, нетрадиционная медицина и даже экстрасенсы, лучшие предсказания которых заключались в «парня тебе надо нормального». Я плевалась, мама шипела, и наш дружный серпентарий полз на встречу с очередным «целителем».
