– Это роман.
Сомнения отброшены, движение состоялось – это роман. Слышать собственные слова и понимать глубины, скрывающиеся за ними, чувствовать цвет и запах, видеть разряды молний, улавливать отголоски… Да, чёрт возьми, да – это роман!
– Как вы его назовёте?
Сосед, приятный человек лет сорока в костюме и очках, внимательно и учтиво заглядывал в глаза.
– Пока не решил, – ответил Александр Львович. – Названия не всегда приходят сразу. Они пробиваются постепенно, словно ростки сквозь слой грунта. Ты пишешь какой-то эпизод, может быть он – один из последних, слово скользит за словом – и вдруг, совершенно неожиданно рождается образ. Словосочетание, которое вмещает в себя всю твою задумку. Ты понимаешь, что оно может стать тем стержнем, тем звуковым воплощением, которое придаст смысл всему тексту. Так приходит название.
Пространство за иллюминатором очищалось от туч. Сквозь них уже проглядывали зелёные пятна земли. Самолёт шёл на посадку.
– Странно, – мотнул головой сосед. – Большая часть романа написана, сюжет и всё, что вокруг него строится, созданы – и вдруг совершенно новый образ. Он может разрушить все предыдущие.
– Дело в том, – объяснил Александр Львович, – что название, как правило, а в моих произведениях так просто всегда, является не пересказом сюжета, не констатацией замысла, а неким глубинным, я бы даже сказал астральным… заклинанием. Да, – щёлкнул он пальцами, – именно заклинанием! Оно не буквальное отражение текста, оно вонзается в него неожиданным и молниеносным росчерком. Порой он кажется чужим в этом образном и семантическом поле, порой абсурдным, но всегда ёмким, всегда цепким. Ёмким настолько, чтобы любой читающий смог увидеть за этим названием всё, что он захочет. В рамках предложенной темы, конечно. Цепким настолько, чтобы будучи услышанным раз, уже не покинуть сознание.
Земля стремительно приближалась. Стюардесса попросила пассажиров пристегнуть ремни.
– Объясню на примере, – продолжал, скрипнув пряжкой ремня, вдохновлённый вниманием собеседника Александр Львович. – Предыдущий мой роман назывался "Время мохнатых спин"…
– Очень сильное произведение, – сказал сосед. – На меня оно произвело огромное впечатление.
– Спасибо. Так вот, "Время мохнатых спин" – на первый взгляд название пошлое и вульгарное.
– Ну почему же…
– Не возражайте, не возражайте! Именно так – пошлое и вульгарное. Мне об этом и издатель мой говорил, и многие читатели. И я не против этой оценки. Название циничное, мерзкое, гадкое – но зато какое яркое! Какое сочное, какое запоминающееся! Что представляет читатель, видя на обложке книги это название? Человеческую спину, покрытую волосами. Причём волос настолько много, что они образуют шерсть. Спина движется, извивается, а чья-то рука гладит её, щекочет, чешет…Волосы обвивают пальцы, хрустят под ногтями – от всего этого просто передёргивает.
– Честно говоря, не представлял себе это именно так, но вы очень живописно рисуете. Действительно, делается неприятно.
– Так и должно делаться. А между тем, о чём повествует роман? Разве об этом?
Сосед понимающе закивал – нет, совсем не о том.
– Совсем не о том! – озвучил его мысли Александр Львович. – Что же тогда выражает название?
Сосед молчал, позволяя писателю самому закончить свою мысль.
– Оно выражает лишь настроение. Состояние духа. Сдвинутое ощущение реальности. Время голых, чистых спин, время Адама и Евы прошло! Они сгинули под натиском спин мохнатых! Злобные, яростные существа, полузвери-полулюди – вот кто явился к нам. Они рычат, скалят клыки, бьют себя в грудь кулаками и рыскают налитыми кровью глазами – кто ещё не оброс волосами, кому бы ещё свернуть шею?!
Самолёт коснулся земли. Кресла завибрировали, иллюминаторы задрожали, белые линии разметки неслись перед взором с лихорадочной скоростью. Вскоре бег их замедлился. Воздушное судно выруливало к зданию аэропорта.
